Аккуратные бревенчатые домики с резными наличниками утопали в садах. Ветер, врывавшийся в окна машины, одуряюще пахнул яблоками. Их было так много, что отяжелевшие ветви яблонь лежали на заборах, и заборы эти кое-где даже прогнулись. Казалось, что за ними яблоки валяются горами, и вот-вот они прорвут серые подгнившие доски, как вода – плотину, и на дорогу хлынет яблочный потоп. По обочинам стояли корзины яблок, детские ведерки яблок и большие ведра яблок. Николай остановился у одного ведерка, погудел, но к машине никто не вышел. Тогда он высыпал яблоки на пустое сиденье, бросил в ведерко деньги и поставил его на то же место у дороги.

– Вот какие люди у нас на Псковщине, – с гордостью сказал он, разгоняя машину. – Доверчивые и ленивые.

Было розовое закатное время. Николай включил фары, и сначала казалось, что он поторопился с этим делом. Но уже через несколько минут подкралась темнота и скрыла проносящиеся за окнами машины сельские домики. А села или, может, деревни (Блинков-младший не видел разницы) пошли подряд: не успеваешь выехать из одного, как начинается другое.

Дорога была так себе. Николай снизил скорость и вовсю работал рулем, объезжая колдобины, но машину все равно потряхивало. Потом они свернули на какое-то идущее среди поля шоссе. Рыжий «Москвич» побежал резвее. Ровный асфальт пел под шинами, в окнах свистели быстрые сквознячки. Впереди сияли огни поселка, вот уж точно поселка, а не деревни: дома в нем были кирпичные, двух- и трехэтажные, с башенками, как старинные замки, и со шпилями, как высотки в Москве.

– А вот и моя историческая родина – Малые Грязюки! – объявил Николай. И свернул в сторону от симпатичного поселка.

Машину сразу же стало кидать по ухабам. Блинков-младший, который в этот момент грыз яблоко, прикусил язык. Ирка стукнулась головой о потолок. Блинкова-младшего тоже подбрасывало, но он почему-то до потолка не долетал. Наверное, был тяжелее Ирки. При каждом таком толчке из сидений выбивались клубы пыли. Вцепившись в корзинку с кроликом, Блинков-младший наперегонки с Иркой подпрыгивал и чихал, подпрыгивал и чихал.

Самое главное, все эти мучения казались напрасными. Они все равно так приблизились к поселку, что стала слышна громкая музыка из чьих-то окон. Наверное, можно было проехать подальше по хорошей дороге, а потом свернуть, если надо.

Воздух почему-то пахнул сыростью и тиной, как на море. В темноте замелькали силуэты покосившихся домишек. Ни одно окно не светилось. Блинков-младший понял, что это и есть Малые Грязюки.

Из-под самых колес шарахнулась тощая, одичавшая кошка.

– Приехали, – сказал Николай и затормозил.

Дом, у которого они остановились, был с просевшей посередине крышей, похожей на кавалерийское седло для великана. Когда Николай выключил фары, стало видно, что в нем слабо светится занавешенное окошко. Все вышли из машины и стали разминать затекшие ноги. В эту минуту из дома послышался глухой удар, как будто на пол уронили мешок с картошкой.

– Это, наверное, бабуля упала, – забеспокоился Николай. – Пошла нас встречать и споткнулась на радостях.

Пока он отворял калитку и бежал к дому, бабуля упала еще два раза.

– Быстро поднимается, – заметил Блинков-младший. А Ирка учительским тоном сказала:

– Стыдно, Блинков!

Как будто он специально хотел подшутить над старушкиной немощью.

Ночь была душная и влажная. Быстрые рваные облака то и дело закрывали луну, и тогда Малые Грязюки совершенно утопали в темноте. Блинков-младший плохо видел даже стоявшую рядом Ирку. Зато шагах в двухстах, на пригорке, сиял всеми окнами трехэтажный особняк с верандой и остроконечной башенкой. Прожектор на шпиле башенки освещал медно-розовую сверкающую крышу.