Интересно, о чем таком они разговаривали с Шатуном?

Вжавшись в стену, Пикассо стал подниматься по ступеням. Хрустнувшая под ногами скорлупа грецкого ореха эхом отозвалась в каждом уголке подъезда. Даже если бы небо обрушилось на землю, то оно не прогремело бы сильнее, чем поломанная скорлупка.

Увлеченные разговором, парни не обратили на звук внимания. Слегка отпрянув от стены, Пикассо увидел, как остроносый что-то энергично доказывал своему приятелю, активно размахивая руками. Прислушавшись, он понял, что речь зашла о деньгах, – назывались невероятные суммы, от которых в горле у Пикассо невольно запершило. Спор вступал в пиковую фазу – громыхни рядом фугас, вряд ли бы они его услышали.

Заглушая скрежет ключа в замочной скважине, басовито гудел гость Шатуна. Наконец дверь открылась, едва скрипнув, и оба прошли в квартиру. Через закрытую дверь глухо прорывались наружу голоса, а потом наступила тишина.

Запомнив номер квартиры, Пикассо вышел во двор и вытащил телефон.

– Слушаю тебя, – раздался глуховатый голос Шатуна.

– Они зашли на Ярославскую, двадцать шесть.

– Тебя не засекли?

– Я же как мышка, – весело отозвался Пикассо.

Шатун, пребывал в благодушном настроении, так что можно было и пошутить.

– Тоже мне мышка, – буркнул Павел. – Вот что, Пикассо, оставайся на месте. Мы скоро подъедем. Мало ли еще куда вздумают отъехать.

– Понял.

– Глаз с них не спускай!

– Не переживай, Шатун, все будет путем.

Не удержавшись, Григорий вновь открыл шкатулку, чтобы уже в который раз полюбоваться на яйцо Фаберже. Расставаться с изделием не хотелось. Видно, подобное чувство испытывал всякий, кто владел такой несравненной вещью. Даже шкатулка, выделанная изнури шелковой гофрированной тканью темно-зеленого переливчатого цвета, выглядела верхом совершенства. В какой-то момент мелькнула бесшабашная мысль: «А что, если оставить яйцо Фаберже у себя!» Но она тотчас утонула в море всевозможных желаний, что сулили деньги, вырученные от продажи артефакта.

– Хорошая штука? – спросил Иннокентий, стоявший за спиной.

Григорий Карасев невольно нахмурился. Разглядывая яйцо Фаберже, он погрузился в сферу прекрасного, на какое-то время позабыв об окружающем мире, и голос, прозвучавший у самого уха, болезненно вернул его в реальность.

– Не то слово! Я вот что подумал. А может, нам припрятать пока это яйцо. Черт его знает, как там может сложиться? Замки в твоей квартире не самые надежные. Ты же сам знаешь, если хорошему домушнику дать «наколку», так он вскроет и не такую дверь.

– Тоже верно. Он за пять минут может бронированную дверь надломить, за это время в подъезде никто и не объявится. В Москве сейчас столько разного рода залетных и гастролеров всех мастей, что просто диву даешься!

– Гробанут и даже не поймешь, кто сделал. И куда ты предлагаешь спрятать? – Григорий критически осмотрел комнату.

Обыкновенная панельная хрущевка, какие в нынешние времена идут под снос. Комната величиной с чулан, и нужно очень постараться, чтобы не ободрать себе плечи. Каждый уголок на виду, просматривался всякий предмет. В комнате не было ничего такого, за что можно зацепиться хотя бы взглядом.

– Лучше спрятать в ванной комнате. Под ванной есть пустое место, замуруем его кирпичами. Кажется, у меня где-то еще и цемент остался.

Поднявшись, Иннокентий прошел на кухню и, громко хлопнув дверцей шкафчика, обрадованно объявил:

– Точно. Есть! Десяток кирпичей вполне хватит. Ну, чего стоишь? – прикрикнул он на приятеля, продолжавшего завороженно взирать на изделие. – Принеси яйцо, только не урони!