Полиция была бессильна противостоять людскому валу. На помощь пришлось призвать военных. В мае за одну ночь арестовали почти шесть тысяч человек из этого полчища нелегалов. Их накормили и на следующий день отправили обратно через границу. Однако многие тысячи сумели проскользнуть через раскинутую на рубеже сеть и стать законными гражданами.

Эта катастрофа продолжалась ночь за ночью, день за днем. Счет вновь прибывшим уже шел на десятки тысяч. Вскоре на границе появились толпы обозленных, сочувствующих китайцев, которые пытались помешать депортации.

Депортация была мерой вынужденной, потому что нелегалы просто погребли под собой колонию. Не представлялось никакой возможности прокормить их, дать крышу над головой и принять, так резко увеличилось население. Ведь требовалось заботиться и о тех четырех с лишним миллионах жителей, которые, за небольшим исключением, тоже когда-то были нелегалами.

Потом людская река иссякла так же внезапно, как и нахлынула. Границу закрыли. Опять без какой-либо видимой причины.

В течение шести недель было арестовано и отправлено обратно в Китай почти семьдесят тысяч человек. От ста до двухсот тысяч – точной цифры никто не знал – избежали ареста и остались. В их числе были и дед с бабкой Очкарика У, а также четверо его дядьев с семьями – всего семнадцать душ. С тех пор они жили в поселке переселенцев высоко над Абердином. Очкарик У все для них устроил.

Это был один из участков земли, которыми с самого начала владел Благородный Дом Чэнь и которые до последнего времени считались бросовыми. Теперь они обрели ценность. Семья Чэнь сдавала эту землю в аренду, фут за футом, всем желающим.

Очкарик У с радостью арендовал клочок земли двадцать на двенадцать футов[17] по цене один гонконгский доллар за фут в месяц и все это время помогал родне собирать строительный материал для двух домиков, в которых до дождя было сухо.

В городке поселенцев на сто семей приходился один водопроводный кран, не было ни канализации, ни электричества, тем не менее бидонвиль разрастался и по большей части там царил порядок.

Один из дядьев уже организовал небольшое производство по изготовлению пластиковых цветов в расположенной ниже по склону лачуге, которую снимал за полтора гонконгских доллара в месяц. Другой арендовал ларек на рынке и торговал пряными рисовыми пирожками и рисом, сваренным по обычаю родной деревни Нинток.

При деле были все семнадцать человек – теперь, с родившимся на прошлой неделе младенцем, приходилось кормить уже восемнадцать ртов. Нехитрые задания поручали даже двухлетним малышам: они сортировали пластиковые лепестки для цветов, которые делали молодежь и старики. Этим поселенцы зарабатывали себе на еду и азартные игры.

«Да помогут мне все боги получить хоть часть вознаграждения за поимку Вервольфов, – обращал к небу свое страстное желание Очкарик У. – Вот бы поспеть к скачкам в субботу. Я бы поставил на Пайлот Фиша. Все знамения свидетельствуют, что этот вороной жеребец наверняка выиграет».

Подавив зевок, он побрел босиком дальше по узкому извилистому проулку. Рядом шагала его шестилетняя племянница, тоже босая. От дождя стекла очков У постоянно запотевали. Оба ступали осторожно, чтобы не напороться на валявшиеся повсюду осколки стекла и ржавые обрезки металла. Иногда приходилось идти по щиколотку в жидкой грязи. Штанины у обоих были закатаны, а девочка в своей соломенной шляпе казалась совсем крошечной. У был в гражданском платье с чужого плеча, порядком поношенном. Единственные свои туфли он нес в пластиковом пакете под дождевиком, чтобы не промочить. Перешагнув через опасную вымоину, Очкарик чуть не потерял равновесие.