Насчет повестки встречи тоже никакого насилия. Каждый мог выступить на пять минут, и если тема была очень интересной, попросить лишние три минуты. Предложения приветствовались, жалобы разрешались, благодарности и прочие славословия обрывались без права продолжения.

Впрочем, дураков в зале не было. Производственники – пожалуй, самая, уязвимая российская управленческая каста. Все они под прессингом и местного начальства, и надзорных структур: выпускай продукцию и соблюдай сто регламентов. Нужно и показатели по области не опустить, и областную статистику по безработице не подпортить. Есть, конечно, наместники столичных олигархов, есть директора совместных предприятий – русский Иван при немце. Но таких директоров в зале не было: с первыми говорить не о чем, с хозяевами надо. Во втором случае наш директор всегда будет о чем-то просить через партнера; иноземцев у нас принимают вне очереди.

Столбов слушал очередную жалобу и глядел в зал с сочувствием и восхищением. Этих людей он видел впервые, но как класс знал еще с начала девяностых, когда взялся за производство стройматериалов. Встречал как партнеров и конкурентов в кабинетах, в цехах, на губернаторских приемах. За двадцать лет эти директора и собственники заводов научились за день менять политические убеждения, обходить бесконечные регламенты и нормы, снижать зарплату рабочим без официального снижения.

Но они делали свое дело. Выпускали оборудование, трикотаж, доски, колбасы. Никому из них не пришло в голову продать оборудование на металлом, сдать площади под торговые центры с пятью долби-залами, купить квартиры на Кипре или в Черногории, чтоб, напившись, на ночном пляже тянуть караоке: «Что же будет с Родиной и с нами…». Фанаты.

– Все высказались? – спросил Столбов. Тон был такой, что ушлые директора поняли: лидер государства хочет говорить сам.

– Вот что, дорогие мои, хорошие, – начал президент. – Все, о чем вы говорили, я знаю сам. Выпускал и бетон, и деревянные конструкции, и прочую выделанную древесинку, и пиво, и разные колбасы. Сам мучился, и проблемы решал, ничем меня не удивишь. Прежде всего, вам спасибо. За то, что не бросили производства. Теперь попробую вас удивить.

Короткая пауза. Недоумевающие, даже рассерженные взгляды: и чем же нас сейчас удивят? Новый налог, новая форма социальной ответственности, а по-русски – новый побор?

– Обещать ничего не буду, просто, отчитаюсь о сделанном. О законах, принятых за последние две недели и тех, что будут приняты в ближайшие дни. Во-первых, налог на прибыль и страховые отчисления снижены почти на четверть. Это вы знаете. Во-вторых, каждому новому производству, новой площадке, новому цеху – три года налоговых каникул. На новое производство можно брать кредиты, проценты погасит государство. В-третьих, оборудование ввозится без пошлины. Я бы приплачивал за экспорт некоторых производственных линий, если в России своего аналога нет, но денег не хватит. Буду медали вручать таким экспортерам.

Зал расслабился, заулыбался. Кто-то приводил примеры разорения от пошлин на импорт оборудования: «купили линию, сразу восемнадцать процентов НДС».

– Дальше. Монополистам придется какое-то время поработать в убыток, хотя бы без сверхприбылей. Газ и электричество будут дешевле для всех, для промышленности – особенно. Примерно на четверть. И будет полегче с внешней конкуренцией. Во-первых, уже сейчас прикрыты некоторые таможенные калитки, через которые дешевый импорт тёк, минуя всякое обложение. Во-вторых, будем ставить барьеры. Уточняю: временные. Чтобы наши товары успели укрепиться на рынке и никто бы их не подвинул.