Этот патриарх тоже реформатор. Сильный, властный, готовый диктовать свою волю царю, как тот же Никон. Пока власть не устоялась, оттянуть на себя кусок власти.

– Хорошо, Ваше Святейшество, – ответил Столбов. – Теперь скажу я. Только не обессудьте, говорить буду не как со своим духовником, а как с руководителем корпорации, которая одной ногой на небе, другой – на нашей грешной земле.

Собеседник кивнул.

– Цензуру вводить не буду. Лучше вести себя так, чтобы не упрекали. А упрекают чаще всего роскошью. Насчет машин надо быть скромнее. Понимаю, в городах без иномарки нельзя, да она к тому же экономичней. Все равно, Церковь должна продумать, где нельзя, а где можно обойтись приличным ВАЗом. Будь по-моему, так дьяконы, кроме Кураева, вообще катались бы на «Оке» или «ё-мобиле». Раньше ведь существовали ранжиры, какому чину какой конный экипаж положен. Если бы такой документ появился в Церкви, было бы хорошо.

Патриарх чуть сдвинул седые брови, кивнул. Согласился или нет, но вслух не возразил.

– Насчет уроков в школах. Здесь нужно идти от возможностей. Если есть тысяча церковных педагогов, умеющих работать с детьми так, чтобы те слушали – уроки будут вестись в тысяче школ, с согласия родителей. Если таких есть сто – в ста школах, профанации не будет. С ювенальной юстицией разберусь.

– Хорошо, – коротко сказал Патриарх, но взгляд стал чуть жестче: он рассчитывал на другие ответы.

– Дальше. Надо быть суровее с кликушами и, вообще, всякими самодурами. В январе в Стругинске прихожане выкинули детскую художественную школу из церковного здания. Сами понимаете, поговорку «Какой поп, такой и приход», не я придумал.

– Отцу Иоанну сделан выговор, здание освободили, – ровным тоном сказал Патриарх, будто зачитал официальную бумагу.

– И хорошо. На первый раз достаточно. Если повторится – запрет в служении. Можете считать это вмешательством в церковные дела, но ничего другого посоветовать не могу. Кроме церковных кликуш есть и либеральные кликуши, зачем их подкармливать такими скандалами?

– А мне можно требовать отставки министров? – ответил Патриарх. Вроде, шутливо, но не без напряженности.

– Можно. Если ваше мнение совпадет с моим, то отставлю. Но, – быстро продолжил Столбов, не дав собеседнику возразить, – я тоже буду предлагать вам снимать с должностей некоторых митрополитов и епископов. Особенно из-за скандала, который на министерском уровне может закончиться только отставкой.

Патриарх глядел внимательно, но молчал. «Хочет возразить, но не может решить, как, – подумал Столбов. – На конфликт со мной идти ему не с руки. Пожалуй, я для РПЦ самая подходящая фигура в президентском кресле».

– Какие еще проблемы? – наконец спросил Патриарх, и стало ясно: спора не выйдет.

– Только пожелания, – улыбнулся Столбов. – Я рад, что Церковь признала мою победу, как свою. Но праздники прошли, пора работать. Знаю, вы, Ваше Святейшество, энергичней и сильнее предшественника, и реформатором ругают вас не зря. Сегодня у РПЦ такие возможности, каких не было в начале девяностых. Только тогда не было зданий и денег.

– И приходилось спасать паству от нашествия американских и корейских пасторов, – добавил Патриарх.

– Вот именно. Сегодня проблем нет, а возможности есть. Проповедуйте смелее. Не мне учить Церковь…

– А поучите, – неожиданно сказал собеседник. – Посоветуйте, как лидер страны, что священники должны говорить, даже не в церкви, а в студенческой аудитории.

Столбов запрокинул голову, будто встряхивал мысли. «Хороший вопрос. Пожалуй, отвечу».

– Напоминать, что в православии есть два пути. Один, самый трудный – монашеский. Но он для немногих. Православным мирянам надо быть верными, это без вопросов. А еще – образованными, сильными, волевыми, успешными, иметь детей больше, чем кошек и собак. Ездить по стране, знать ее – тогда полюбишь. А полюбить Россию, не полюбив православие, нельзя. И вести себя так, чтобы говорили: он же православный, ему нельзя быть грязным, глупым, невоспитанным и нищим.