– С Францем Карловичем, что ли? – лениво спросил «Бриони», мудрец-всезнайка.

– С ним самым, – ответил Николаич, дядька лет сорока, с лысиной Котовского и усами Буденного. – С Францем фон Гогенлоэ. В роду одни крестоносцы и паладины, помнит прадедов до десятого колена. Такого уже учить ничему не надо, так и рождается весь воспитанный, политесный. Министр хороших манер! Я понял, для чего эти манеры и политесы. Для разводки!

Общество потребовало уточнений.

– Я на этот раз его просто прижал. Уже без намеков, прямо говорю: «Вы председатель парламентской комиссии. Если сделка будет успешной, вы гарантируете, что не будет никаких расследований, мол, откуда денежки в нашу экономику?». Он: «Надеюсь, но гарантировать не могу». Я ему: «Давай, как взрослые люди – сколько и кому надо занести?». Он: «Гарантии все равно не будет». Я чуть не ору: «В несчастную, депрессивную экономику вашей депрессивной страны будет вложено двадцать миллиарда евро! Не понимаете?!». А этот фон руками разводит: мол, все понимаем, да я только «за», если бы все только от меня зависело…

– А ведь когда в две тысячи десятом его назначили почетным директором «Вест-нафты» – синекура на триста тысяч евро в месяц, он сумел объяснить, что именно от него очень многое зависит, – ехидно заметил Бриони.

– Вот именно! Мало триста тысяч в месяц. Как только его ни обхаживали! Понятное дело: экс-министр, не последнее рыло в своей партии, ко всем имеет подход. Чего ему ни дарили: и Кандинского, и саблю из Златоуста – со справками на вывоз пришлось натрахаться. Я еще в позапрошлом году принимал его у себя на Валдае, в баньке парились. Я ему по пьяни предлагал: хошь, прямо сейчас поедем, медведя застрелим? Хошь, прямо сейчас девку борзыми затравим, как у Достоевского?

– У Достоевского был мальчик, – уточнил Бриони.

– Какая, нах, разница? А он лежал на полке, мудями к потолку, и хохотал: «Рус-экзотик». Целовались потом, разве что не трахнулись. А теперь: «Если бы только от меня зависело». Надо было эту Европу в сорок пятом всю до Атлантики вы…бать, а потом еще раз.

– Время упущено, – вздохнул Бриони, явный модератор заседания. – Ладно, грустные новости с Запада понятны. Нас там никогда не любили. Любили только наши деньги. Васильич, какие ваши плохие вести с Родины?

Васильич неторопливо, почти без матюгов, рассказал о своих переговорах в новой президентской администрации. А переговоры шли на ту же тему, что и с коварным европейцем, потомком паладинов. От имени всей «Мельницы» Васильич прощупал почву: можно ли договориться? Внести какую-нибудь сумму в какой-нибудь новый фонд, этак миллиарда три евро. Пообещать слушаться, рулить бизнесом так, как скажет координатор от новой власти. А если скажет: уйди с площадки, то уйти по-хорошему, продав бизнес за честную цену, как когда-то Абрамович. Плюс – полная лояльность, никакого политического блудняка. Взамен – забыть, сколько денег осталось у «Мельницы». Разве не разумно?

Собеседник ответил: да, разумно. Но все равно шансов на вариант нет. Столбов как решил – 25 процентов, так и стоит на своем, без компромисса. И все козыри у него – данные о собственности «Мельницы», не утаишь. Еще раз предложил согласиться на четверть, даже удивился: у вас же, в среднем, пять миллиардов у. е. на человека. Ну останется один миллиард, все равно – мечта Остапа Бендера.

– Я даже материться не стал, – вздохнул Васильич, – просто его спросил: а ты сам мог бы за месяц все свое имущество сложить, продать и оставить себе четверть? Он только и ответил: у вас было четыре месяца.