Вернувшись на поле, Джеймс присоединился к Питеру рядом с десятой лункой. Тот вел себя странно, был неестественно бледен, а на Джеймса смотрел как-то не так.
– Джеймс, старина, – сказал Питер.
– Что?
– Я тут подумал, пока ты ходил за мячами. Джеймс, старина, ты и правда ее любишь?
Джеймс уставился на друга. Гримаса боли исказила лицо Питера.
– А что, если, – тихо сказал Питер, – она вовсе не такая, как ты… как мы думали?
– О чем ты?
– Нет-нет, ни о чем.
– Мисс Форестер – ангел!
– Да-да, конечно.
– Ясно! – вскинулся Джеймс. – Ты, верно, надумал сбить мой настрой. Знаешь ведь, как вывести меня из себя.
– Вовсе нет!
– Решил, что размечтаюсь и не смогу собраться, а ты выиграешь?
– Напротив, – сказал Питер. – Я выхожу из игры.
– Что?! – воскликнул Джеймс, не веря своим ушам.
– Я сдаюсь.
– Но… но ведь… – Джеймс охрип от волнения. – А! Понятно! Ты начитался книжек и отказываешься, потому что я – твой друг. Знаю, видел такое в кино. Это благородно, Питер, но я не могу принять твою жертву.
– Ты должен!
– Ни за что!
– Прошу тебя!
– Уверен?
– Я отказываюсь от нее, старина. И… надеюсь, вы будете счастливы.
– Не знаю, что и сказать. Как тебя благодарить?
– Не стоит.
– Но, Питер, подумай, что ты делаешь. Ну да, я веду в счете, но впереди еще девять лунок, а моя игра далека от совершенства. Ты ведь запросто можешь меня победить. Неужели забыл, как я однажды накатал сорок семь на двенадцатой? Вдруг мне и сегодня не повезет? Ты понимаешь, что если сдашься, я вечером пойду к мисс Форестер и сделаю предложение?
– Да.
– И все равно отступаешься?
– Именно. Кстати, не обязательно ждать вечера. Я только что видел мисс Форестер у теннисного корта, она была одна.
Джеймс залился румянцем.
– Тогда я… наверное…
– Тебе лучше поторопиться.
– Точно. – Джеймс протянул руку. – Питер, старина, я никогда этого не забуду.
– Да ладно, иди.
– А как же ты?
– В каком смысле? А, ну попробую доиграть оставшиеся девять лунок. Захочешь – присоединяйся.
– Ты придешь на свадьбу? – нерешительно спросил Джеймс.
– Непременно, – отозвался Питер. – Удачи.
Голос его звучал ободряюще, но друга Питер проводил сочувственным взглядом и тяжело вздохнул.
Сердце Джеймса, когда он подошел к мисс Форестер, учащенно билось. Девушкой невозможно было не залюбоваться: она стояла в лучах солнца, одна рука на поясе, в другой – теннисная ракетка.
– Как поживаете? – поздоровался Джеймс.
– Добрый день, мистер Тодд. Вы что же, играли в гольф?
– Да.
– С мистером Уиллардом?
– Да. Мы играли матч.
– Гольф, – продолжала Грейс Форестер, – по-видимому, заставляет людей забывать о манерах. Мистер Уиллард счел возможным оборвать наш разговор на полуслове и покинуть меня.
Джеймс был потрясен.
– Вы разговаривали с Питером?
– Да. Сию минуту. Не понимаю, что с ним приключилось. Вот так запросто взял махнул рукой, развернулся и ушел.
– Нельзя разворачиваться во время ответственного маха, – изумился Джеймс, – только при завершении удара.
– Простите, что вы сказали?
– Нет-нет, ничего. Это я так, задумался о своем. Я, видите ли, в последнее время много думаю. И Питер тоже. Вы уж на него зла не держите. Мы сейчас играли очень важный матч, и он, наверное, переволновался. Вы, кстати, совершенно случайно, не наблюдали за нами?
– Нет.
– Жаль! Видели бы вы меня на лунке у озера. Я сыграл на единицу ниже пара.
– Пара? Не знаю такого. Вы часто с ним играете?
– Нет, вы не поняли. Я хочу сказать, что сыграл лунку лучше, чем можно было ожидать от самого прекрасного игрока. Там, знаете ли, все дело в первом ударе. Слишком мягко бить нельзя, потому что мяч упадет в озеро; но и слишком сильно – тоже нельзя, а то можно перелететь через лунку прямо в лес. Этот удар требует очень тонкого чувства мяча и дистанции, в точности, как у меня. Возможно, еще целый год никому не удастся сыграть эту лунку вторым ударом. Даже у местного профессионала это не так уж часто выходит. Представляете, мы еще только подходили к лунке, а я про себя уже решил, что сегодня никаких ошибок не будет. Легкость, изящество и умение не напрягаться – вот в чем секрет любого удара. Многие думают, что важнее всего хорошая техника…