И платье цвета недозрелого лимона, вроде бы простого покроя, ненавязчиво подчеркивающее и обозначающее все, что нужно.

«Схема – девушка из хорошей семьи в день помолвки, – прикинул Вадим, вспоминая знания, полученные на одном из спецкурсов. – Кто ее не знает, непременно должен купиться».

Сам-то он тоже в свое время поймался, пусть и на другой, но тоже тщательно продуманный образ, и теперь эта девушка владеет его вниманием в гораздо большей мере, чем следовало бы.

Нормальные отношения с Еленой были гораздо логичнее, а вот не вышло. Не вышло в первый раз, не вышло и во второй. Не так давно он получил от нее спокойное, хорошее письмо, где она благодарила его за все, что Ляхов для нее сделал и в личном, и в финансовом смысле, и что ей очень жаль терять не только его, но и всех его друзей, которые успели стать и ее друзьями. И все-таки…

«Может быть, когда там кончится война, я поеду в Аргентину, постараюсь найти место гибели Владислава, поставить ему памятник, если получится. А пока возвращаюсь в Петроград. Буду рада увидеть тебя. Желаю счастья».

Грустно было читать это, и одновременно он ощутил некоторое облегчение.

Пожалуй, и правда не стоит возвращаться по следам своим.

Зато с Майей ему было если и не просто, то всегда интересно.

Вот и сейчас.

– Я рада, что наконец нас никто не потревожит и при всем желании ты отсюда никуда не сбежишь до конца плавания, – сообщила девушка, ласково улыбаясь.

Возникший ниоткуда официант ровно секунду назад наполнил ее бокал шампанским и вопросительно посмотрел на Ляхова. Тот указал взглядом на графин с маслянистым, желтоватым хересом. Прогулка ожидается долгая, начинать сразу с водки неуместно по многим причинам.

– А что, опасения были? – в той же тональности спросил Вадим. Коснулся краем своего бочкообразного бокала ее – тонкого и высокого.

– Ну, со свиданьицем!

– С ним. Не только были, но и остаются. Неужели за месяц не было возможности хоть на вечер выбраться ко мне?

– Верь не верь, а ведь и не было. Я сам поначалу удивлялся, Академия, офицеры высоких рангов, а дисциплинка строже, чем в Экспедиционном корпусе. В первый же развод было объявлено, что и самовольная отлучка, и употребление спиртных напитков относятся к позиции «Ворон», влекущей за собой немедленное отчисление со сборов с последующим увольнением.

– Неужели? Бедненький ты мой. И как?

– Один подзалетел, – лаконично ответил Ляхов. Рассказывать о том, как, уже после изгнания нерасчетливо нарушившего приказ товарища, они все же единожды распили, по неотложному поводу, бутылку в палатке, после отбоя, в темноте и под одеялами, а потом закапывали пустую посудину в вырытой штыком ямке под деревянным настилом, не хотелось. Было тут нечто унизительное для офицерской чести.

Вместо этого он поведал ей, что курсовое начальство, не вполне уверенное в истинности афоризма Бэкона «Знание само по себе есть сила», увлеченно заставляло эту самую силу и выносливость усиленно развивать. Ярко и доходчиво рассказал о ежеутренней пробежке по штурмовой полосе длиной в пятнадцать километров, где сверхсрочные фельдфебели из роты организации учебного процесса их гоняли, будто первогодков морской пехоты. О тренировках по всем видам рукопашного боя. О том, как после обеда из солдатского котла «военных аристократов», «мозг Гвардии», посылали на стрельбище, где мучили «большим стандартом»[10], или на манеж для верховой езды. И лишь перед ужином, будто вдруг вспомнив, с кем имеют дело, устраивали семинары на высоком, геополитическом, можно сказать, уровне.