Усталость тела и души —
Букет увядший.
Укор по делу – не греши! —
Приму как зряшный.
«Весна – мастак по акварели…»
Весна – мастак по акварели —
Привычно вышла на пленэр,
Чтоб воссоздать свои апрели.
Март, несомненно, пионер:
Гуаши белые метели
Он свежим ветром удалит.
Лазурью осинит капели,
А небо солнцем восхитит,
И оживится анахата
Зелёным трепетом листвы.
Палитра у весны богата:
Нам розовые снятся сны,
Надежда радугой по сердцу
Предъявит чувств весенних спектр,
И смотрим мы – не насмотреться,
На это чудо тыщу лет.
Платьице для Пятницы
На необитаемом острове моей любви
Жду. Жду Пятницу.
Бух, к надежде в ноги – гори!
Я, я в платьице…
Мне кричала чайкой судьба:
Понедельники
В твоей жизни будут всегда.
Пофиг веники!
Коли я кричу и ношусь —
Крылья всполохом.
Свет гаси и платье снимай!
Тётка с порохом.
На необитаемом острове твоей любви
Я владычица!
Хочешь – плачь,
А лучше прими.
Ты – привычная.
На необитаемом острове моей любви
Нет, нет пятницы,
Но бывают разные дни,
Где я в платьице.
«А королева Снежная…»
А королева Снежная
Была когда-то нежною:
Не похищала мальчиков,
Не обижала девочек,
Спасала в стужу зайчиков,
С руки кормила белочек,
Была душою тёплая.
Но тролль швырялся стёклами,
И зеркало чудесное
В руках злодея треснуло,
Осколки душу нежную
Вмиг превратили в снежную.
И в жизни будешь маяться:
Злодей-дружок объявится,
И из девчонки трепетной
Такую бабу лепит он,
Что берегитесь, белочки,
Спасайте шкуру, зайчики,
Нет той прекрасной девочки.
Эх, мальчики, вы, мальчики…
«Рвануло солнце из ветвей жар-птицей…»
Рвануло солнце из ветвей жар-птицей,
Последний луч остался, что перо,
И надо же такому вдруг случиться,
Что ветер подхватил – и мне в окно.
Горит, сияет тысячью желаний
К заветной тайне драгоценный ключ,
Перехватило радостью дыханье —
Держу в ладонях, обмирая, луч,
В пылу мечты забыла я про время,
И незаметно вечер наступил,
Искусным вором в дом прокралась темень,
И луч исчез в казне ночных светил.
«Недосказанность и неопределённость…»
Недосказанность и неопределённость,
Как любовь и ненависть, – коктейльно
Предъявили иск – к терзаньям склонность,
И режим предписан мне – постельно!
Я лежу придавлен и потушен,
Время мучит брошенную душу,
Я травлюсь гаванскою сигарой,
Я слежу за дымом. Рядом с баром
Громоздятся рюмки и бокалы.
И мои терзанья, как шакалы,
Рвут меня, трясут меня, как грушу,
Шепчут что-то, я устал их слушать.
А в душе надеюсь – скрипнет дверь:
«Я решилась! Я пришла! Не пей!»
Клава и королева
В ливрее кучер подаст карету,
И едет дама по белу свету.
Поклоны справа, букеты слева.
О, как прекрасна ты, королева!
Народ трепещет: почёт и слава.
Вздыхает тяжко соседка Клава.
Живёт та Клава в квартире нашей,
Живёт не тужит три года с Сашей.
Бранятся редко: коль денег мало,
Коль не хватает семье на сало,
А так смеются, чаёк смакуют,
А к ночи ближе почти воркуют,
На даче пашут, а в праздник – гости.
Пьют, но немного; и моют кости.
Без злобы моют: друзьям, подружкам
Для разговора на тех пирушках.
А королева одна скучает,
Но, коли надо, гостей встречает
По этикету, с улыбкой, чинно,
И шлейф у платья змеёю длинной,
Холодным шёлком да по паркету
Ползёт за нею навстречу «свету».
В уютной спальне скучает дева.
Служанка шепчет: «Спи, королева».
Сказать «Мне плохо!» девчонка хочет,
Но губы шепчут: «Спокойной ночи».
Ей надоели почёт и слава,
Ей захотелось пожить, как Клава.
Бывает дело такое, скажем,
Кому тут лучше, не знаю даже.
Но хочет Клава побольше сала.
А королева? Не наше дело…
«Жить совсем не можется, умирать не хочется…»
Жить совсем не можется, умирать не хочется.
Эта ситуация по судьбе волочится.
В мире, Богом созданном, много есть прекрасного: