Сказать, что это проклятое чудовище было огромным – значило бы не сказать ничего. Рядом с ним мамонт показался бы карликом. Оно было белесым и слизисто-студенистым и, подобно червяку, волочило по земле свое бесформенное тело. Ужас Долины Потрескавшихся Камней имел широкие плоские щупальца и какие-то длинные мясистые выросты, назначение которых осталось для меня тайной. Был у него и длинный хобот, который сворачивался и разворачивался, подобно слоновьему. Несколько дюжин глаз, расположенных по кругу вокруг хобота, складывались из многих тысяч фасеток, переливавшихся яркими красками и постоянно изменявших цвет и оттенок. Я угадывал скрытый за ними могучий ум – не людской, не звериный, но рожденный во мраке демонический разум. Именно отзвук мыслей подобных созданий, мятущихся в черной бездне за границами нашей вселенной, заставляет нас просыпаться по ночам в холодном поту от собственного крика.

Я дрожал от страха, но оттянул тетиву до предела и выпустил в него стрелу. Чудовище наползало на меня, словно живая гора, подминая под себя кусты и мелкие деревья. Я слал, не целясь, стрелу за стрелой, благо промахнуться в столь гигантскую цель было невозможно. Стрелы вместе с оперением исчезали в трясущемся теле, и каждая из них несла дозу яда, достаточную, чтобы убить стадо буйволов. Но чудовище, похоже, ни в малейшей степени не беспокоили ни мои стрелы, ни смертельный для всех иных существ яд. Оно даже не сбавило ход. И все это время в воздухе плыла сводящая с ума сладкая мелодия, лившаяся из валявшихся на земле флейт. Моя вера в удачное завершение моего предприятия таяла – даже яд Сатхи оказался бессильным против этого адского творения. Последнюю стрелу я послал в эту бледную, трясущуюся массу почти вертикально вниз – так близко подполз он к моему убежищу.

И вдруг я увидел, что цвет тела чудовища начал меняться. По горе студенистой плоти пробежала волна жуткой синевы, и подземная тварь забилась в конвульсиях, от которых земля содрогнулась. Червь обрушился на нижнюю часть предоставившей мне убежище колонны, превращая ее в щебень. Но прежде чем это произошло, я изо всех сил оттолкнулся ногами и прыгнул вперед, старясь приземлиться на спину чудовища.

Губчатая масса спружинила под моими ногами. Я поднял меч обеими руками и по крестовину вбил его в податливое тело и тут же вытащил. Из ужасного, длиной в ярд, разреза извергся фонтан зеленой слизи. Секундой позже удар исполинского щупальца смахнул меня со спины колосса, как козявку, и подбросил на три сотни футов вверх. Я, подобно смятому ветром листу, рухнул на кроны деревьев.

Этот удар переломал половину моих костей, а падение – вторую. Я не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, когда инстинктивно попытался схватить меч и продолжить сражение. Что можно сделать с перебитым позвоночником и сломанным основанием черепа? Я не мог даже повернуть глаза. Но я увидел тварь и вдруг отчетливо осознал, что, несмотря ни на что, победа осталась на моей стороне. Гигантское тело извивалось и выгибалось, щупальца бешено взбивали воздух, хобот гигантским хлыстом обрушивался на камни, превращая их в пыль. Тошнотворный белесый цвет Червя сменился бледной трупной зеленью. Бестия неуклюже развернулась и поползла назад к храму, поминутно останавливаясь и рыская из стороны в сторону, словно корабль в бушующем море. Деревья трещали и ломались, когда она обрушивалась на них всей массой своего тела.

Я рыдал от бешенства, ибо не мог схватить свой меч и погибнуть с честью, утолив в сражении пылавшую в моей душе ярость. Но бога-червя уже коснулось крыло куда более сильного бога – бога смерти, и мой меч едва ли ускорил бы ее приход. Дьявольские флейты все еще исторгали из себя свою демоническую мелодию, песню смерти для чудовища.