Ленард откупоривает какой-то пузырек, сует его мне под нос. Хвала Взошедшим! Я изображаю убедительный стон, но для дела еще немного валяю комедию. Ленард пару раз поднимает и роняет мою руку. Оба раза, как она падает на пол, я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Кончается тем, что Ленард что-то бормочет о моем «тревожном состоянии» - и старому пню приходится отдать Бугаю приказ вернуть меня в постель.

— Боюсь, у эстрани серьезная кровопотеря, - кряхтит старый лекарь, - ее рану…

— Приведи паршивку в чувство, - шипит старик, - я должен поговорить с ней.

Я позволяю лекарю напоить меня горькими смрадными микстурами, но они действительно меня бодрят. Я даже могу самостоятельно сесть, и Ленард занимается моей раной. Судя по его тяжким вздохам, дело весьма скверно.

— Рана очень глубокая, - причитает эскулап, бережно прикладывая к ней пропитанные снадобьями припарки, - прошло слишком много времени. Боюсь, что я не настолько силен в таумическом искусстве исцеления, чтобы поправить дело.

Ну и кому ты это говоришь, болван? Неужели не видно, что скарту плевать на меня с высокой колокольни.

— Пошел вон, - приказывает старик. И для пущей убедительности громыхает тростью по полу.

Лекарю нужна всего пара мгновений, чтобы собрать склянки в потертый саквояж и раствориться без следа. Старик чертит в воздухе знак – и материализует для себя массивное, лишенное всяких красот деревянное кресло. Пристраивает туда свой тощий зад. Бугай, как вышколенная собака, занимает место позади.

— Что ты знаешь о покушении? – повторяет вопрос скарт.

— Лишь то, что слышала от вас, - отвечаю я. Припарки Ленарда сотворили настоящее чудо: мое несчастное изуродованное лицо будто задеревенело, и в голове прояснилось. То, что нужно, чтобы я была во всеоружии - то есть, могла трезво соображать. – Я действительно упала с лестницы, но никакого ножа у меня не было. Понятия не имею откуда он.

Почему я не говорю о покушении? Потому что в случае, если ко мне действительно подослали наемного убийцу, семья старика тоже попадает под удар. Мало ли кого может зацепить отскочившим от меня рикошетом. Самое правильное в таком случае – на всякий случай избавиться от меня до того, как в его дом снова придут убийцы. А старикашка и так едва сдерживается, чтобы не проломить мне череп своей тяжелой палкой.

— Врешь. – Он подается вперед, и Бугай следом, словно привязанный на невидимую веревку. – Не верю, ни единому слову.

— Кто покушался на императора и почему вы считаете себя вправе решать, будто я к этому причастна? – Я говорю спокойно и сдержанно, а что еще остается?

Старик продолжает недовольно кряхтеть. От усилия не сорваться и не привести угрозу в исполнение остервенело скребет подлокотники своего табурета. И, знаете, в гробовой тишине эти ужасные звуки буквально сводят меня с ума. Можно сказать, я держусь из последних сил, и старик прекрасно это понимает.

Не знаю, какие убедительные голоса заставляют его нарушить молчание, но скарт, прочистив горло кашлем, снова открывает рот.

— Три дня назад я получил известие о том, что на императора было организовано покушение. Заговорщикам удалось исполнить задуманное: император Дэрис умер. Старший наследник кронпринц Ашес заколот в собственной постели. С благословения Совета Голосов, вчера на императорство коронован младший наследник Ниберу. Именно он потребовал выдать тебя живой, потому что твои родители и сестра были признаны организаторами заговора. Твои родители во всем сознались, вчера, сразу после коронации нового императора, их предали публичной пытке и казни «позорным шипом». Твоя сестра попыталась сбежать, но угодила в собственную огненную ловушку и сдохла в огне. Собаке – собачья смерть.