– Вы говорите страшные вещи!
– Такова жизнь, – пожав плечами, произнес Максим. – Люди слушаются только тех, кто, с одной стороны, крепко держит их за яйца, норовя оторвать, а с другой – решает проблемы. Их, не свои. И чем выше люди сидят, тем ярче это проявляется. – После чего парень достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил на стол. Он его заготовил заранее, понимая, что такой разговор возможен. – Это мое очередное прошение об отставке. Вы тащите свою семью в могилу, не желая драться за нее. Думаете, Бог защитит вас? Опыт Карла I и Людовика XVI вас ничему не научил? Он, – Максим скосил глаза наверх, – даровал нам свободу воли. Что сами наворотили, то и расхлебываем. Если вы не желаете защитить своих близких, то я прошу вас, я вас умоляю – дайте мне возможность спасти мою Таню…
Сказал. Встал. Кивнул. И вышел из кабинета, оставив Императора сидеть за столом с оплеванным и совершенно потерянным видом.
Глава 4
1915 год, 10 мая. Петроград
Михневич сидел в своем кабинете и работал с бумагами. Вчерашний разговор с Меншиковым дал очень много поводов для размышления, а также идей. Это все требовалось не только зафиксировать на бумаге, но и осмыслить. Чем он и занимался, зарывшись с головой.
Вдруг дверь внезапно и довольно резко открылась.
Николай Петрович хотел было уже возмутиться и наорать на столь невежественного гостя, но вместо этого вскочил, вытянулся по стойке смирно и гаркнул:
– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество!
Император был не в духе. Мрачный, хмурый и явно не выспавшийся. Михневич никогда раньше не видел и не слышал, чтобы Государь имел ТАКОЕ выражение лица.
– Доброе утро, – тусклым голосом произнес он. – Как ваш отчет? Готов ли?
– Какой отчет, Ваше Императорское Величество? – предельно осторожным и вкрадчивым тоном поинтересовался генерал.
– Великому князю Николаю Николаевичу. О маневрах отдельного лейб-гвардии эскадрона.
– Он… э-э-э… – попытался что-то сказать Николай Петрович.
– Он не готов?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество!
– Почему тянете?
– Я как раз над ним и работал.
– Вот как? Замечательно. Покажите, – произнес Государь и устало опустился в кресло.
Михневич нервно сглотнул и достал рапорт, написанный заранее для подачи Главнокомандующему. Передал его Императору. И промокнув лоб от пота, остался стоять, не решаясь сесть все то время, пока его незваный гость читал.
– И что это такое? – наконец спросил Николай Александрович, небрежно швырнув бумаги на стол.
– Наброски рапорта, Ваше Императорское Величество.
– А я думаю, что это ЧУШЬ! – Произнес Государь, сверкнув глазами.
Это было НАСТОЛЬКО удивительно, что Михневич даже глаза выпучил. Всегда спокойный, выдержанный и тщательно выбирающий выражения человек, боящийся лишний раз словом обидеть собеседника, был в чрезвычайном раздражении. Да. Именно так. И едва сдерживал это.
– Но… – пробормотал Михневич. – Николай Николаевич…
– Я даю вам сутки, чтобы все переделать. Подадите рапорт мне. И только после моей визы перешлете Николаю Николаевичу. Вам ясно?
– Так точно, Ваше Императорское Величество!
– Вопросы есть?
– А… а что писать?
– Все, что видели, то и пишите. Честно. Как и до́лжно русскому офицеру. Ведь вы, я надеюсь, верны присяге?
– Так точно! – гаркнул Михневич, еще сильнее вспотев. Прохладный пот прямо-таки заструился по его спине, стремительно увлажняя исподнее. Да и по вискам, по шее… всюду тек…
– Это хорошо, – скептическим тоном отметил Государь. – А то мне на мгновение показалось, что вы ей изменили.
– Никак нет! – выкрикнул Михневич, еще и побледнев до кучи.