У кабинета его поджидала Ирина с папкой в руках.

– Выбил?

Громов похлопал себя по карману.

– Ес…с…с…

– Держи. Здесь все, что нашла в архиве. Покопаюсь в Интернете. Нарою еще – вечером принесу.

– Годится! Не задерживайся.

– Горелова защищал твой отец?

– Сколько раз тебе говорить?! Нет у меня отца! Вспомнил о сыне, когда у отрока на висках седина появилась. Меня воспитывала мать, улица и университет.

Трудно себе представить, что однокомнатная квартира может содержать такое количество хлама. Полный кавардак. На полу разбросаны вырезки из газет, на столе – бутылки из-под шампанского и коньяка, грязные фужеры, фрукты и невыключенный компьютер. Шторы на окнах плотно закрыты, включен торшер. Олег спал под простыней, Ира красовалась обнаженной, уткнувшись носом в подушку. Запах стоял невыносимый, если учесть две полные пепельницы, забитые окурками, и три пустые смятые пачки от сигарет «Парламент».

Возле будильника на тумбочке затрещал городской телефон. Олег вздрогнул и открыл глаза. Стрелки будильника показывали два часа. Олег накрыл голову подушкой – бесполезно, звонок не унимался. Пришлось взять трубку.

– Какого черта?!

– Олег, это твой отец.

– У меня нет отца. Что ты от меня хочешь в два часа ночи?

– Сейчас два часа дня. Я звоню из следственного изолятора. Горелову дали одно свидание, он хочет видеть тебя. Ты имеешь право взять с собой диктофон и сделать один снимок. Жду тебя у тюремных ворот. Поторопись.

– Я в отпуске, черт побери!

В трубке раздались короткие гудки.

Олег нащупал на полу пачку сигарет, закурил и скинул ноги с кровати. Подумав, встал, подошел к окну, распахнул шторы. В глаза ударил яркий солнечный свет, подул свежий воздух с улицы. Он глянул на спящую Ирину. Тут было на что посмотреть. Ее точеные формы уговаривали лечь обратно в постель, однако початая бутылка коньяка влекла его к себе еще больше. Он сделалал пару глотков из горлышка и достал из шкафа дорогой костюм.

Тюремные казематы не подняли ему настроение. Лязгающие засовы, железные лестницы, стальные двери. Майор шел впереди, за ним Громов, и замыкал шествие адвокат, которого Олег не желал признавать своим отцом: высокий, сухопарый, седовласый и очень приятный на вид мужчина, разменявший в недавнем прошлом седьмой десяток.

У одной из камер майор остановился.

– Диктофоном можете пользоваться. Фотоаппарат я у вас заберу, как только вы сделаете один снимок. Свидание десять минут.

– Почему так мало?

– Вы не родственник, вы исключение из правил, на которое пошли по желанию обвиняемого, учитывая строгий приговор.

Ключ повернулся, и дверь с душераздирающим скрипом отворилась.

В узкой серой одиночке сидел сгорбленный мужчина лет тридцати пяти. Скуластое лицо, перебитый нос, золотые коронки. Другими словами – его вид соответствовал представлению обывателей о боксерах. Рядом с топчаном – табуретка и прикрученный к полу стол. На столе – газета «Вестник» со статьей Олега на первой волосе. Он понял это по названию. «Убийцей назначен Борис Горелов».

Все трое вошли в камеру. Горелов поднял руку:

– Стоп! Адвокат мне больше не нужен. Громов, отдайте фотоаппарат надзирателю. Я хочу, чтобы нас с вами сфотографировали вместе, будет обо мне память. Покажите ему, на какую кнопку нажать, и пусть оба убираются.

Олег настроил аппарат и передал майору. Тот выполнил желание приговоренного и напомнил:

– У вас десять минут.

После съемки майор и адвокат вышли. Дверь с лязгом захлопнулась. Олег достал диктофон.

– Уберите, – сказал Горелов. – Они выкрадут у вас пленку. То, что я скажу, предназначено только для ваших ушей. В этом смысл встречи.