– На Пайонир-Сквер, пожалуйста.

Она молча кивает мне в ответ, и мы уезжаем.

В этом районе Сиэтла находятся сразу два-три хороших рекламных агентства. С них я и начну. Затем, если понадобится, я доберусь пешком или на трамвае до Беллтауна и исхожу там всю округу. Я также свяжусь по телефону с компаниями и фирмами в районах Лоуэр-Куин-Энн и Пайк/Пайн. Если это ничего не принесет, мне придется попытать счастья на северной стороне озера Юнион в течение следующих нескольких дней. На данный момент у меня там уже три отказа.

Тихо вздохнув, я заправляю несколько раздражающих прядей за уши и закусываю губу, потому что нервничаю. Вредная привычка, от которой я действительно была бы рада избавиться. Так же, как и та, что я всегда немного высовываю кончик языка изо рта, когда концентрируюсь.

Пока я пролистываю свои заметки и веб-сайты компаний, выбираю из них ближайшие цели, изучаю руководителей отделов и усваиваю основные направления деятельности и философию компаний, на дисплее мобильного телефона высвечивается сообщение.

От мамы. Я удивленно замираю. Мама не пишет мне сообщений. Мама почти никогда не пишет. Когда это все же происходит, то это редко означает что-то хорошее.

– Хотя бы чаще, чем папа, который в буквальном смысле никогда этого не делает, – хмуро бормочу я себе под нос и скептически открываю сообщение:

Мы с твоим отцом уезжаем по делам в Японию на следующие три месяца. Поэтому я проверила автоплатеж для тебя и немного увеличила его, так что проблем быть не должно. Обязательно пополняй свои запасы заранее. Я не хочу волноваться. Не дай людям повода говорить о нас плохо.

Мой рот сам собой немного приоткрылся, хотя мне не стоит удивляться ни единому ее слову. Ни из тех, что она написала, ни из тех, которые она подумала про себя.

И, тем не менее, мне больно. Так было всегда. Бо́льшую часть времени я говорила себе, что мама и папа просто другие и что я должна с этим смириться. Они не такие открытые, заботливые и любящие, как большинство родителей, не такие поддерживающие и вдохновляющие, но это не значит, что они не любят меня. По крайней мере, мама то и дело повторяет, что хочет для меня только лучшего.

Энди все еще пытается сгладить углы – она считает, что родители любят меня такой, какая я есть, возможно, они просто не могут этого показать. Я знаю, что она говорит это из добрых побуждений, но нам обеим ясно, что этими словами она лишь пытается скрыть истину. Потому что нет ничего, чем можно было бы оправдать отношения между мной и моей семьей. Родителей не было рядом, когда я нуждалась в них. Ни тогда, ни до, ни после. Ни тогда, когда я однажды пыталась показать себя миру без макияжа, ни даже тогда, когда Дрю – мой первый и единственный парень – предал меня и высмеял мое винное пятно. Нет. Не было ни поддержки, ни понимания, ни поощрения, ни, конечно, родительского утешения. Их жизнь всегда была в работе. Их жизнь – это и есть работа. Они одни из лучших юристов страны. Моя мама – специалист по торговому и трудовому праву, а отец – по экономическому праву и международным делам. Вместе они непобедимы. Конечно, в том, что касается работы, а не воспитания своего единственного ребенка.

По крайней мере, моей маме удается напоминать о себе хотя бы тогда, когда она начинает панически бояться, что я могу забыть нанести косметику или просто вовремя купить новую. Или что-нибудь в этом роде. Я имею в виду, что скажут люди? Такая, как я – и их дочь… Я безрадостно смеюсь. Это потрясло бы ее мир до основания.

Я знаю, что это ее проблема. Глубоко внутри меня сидит осознание этого, вот только… с годами она стала частью меня. Я перестала чувствовать себя красивой без макияжа, без фильтров – чем больше, тем лучше. Я даже не уверена, что это когда-то было по-другому. Они сделали со мной то, чего никто ни с кем не должен делать: заставили меня усомниться. В себе. В том, чего я стою. У меня было чувство стыда и страх быть собой. Он есть у меня до сих пор.