Арман тем временем разговаривал с Большим Ковшом, этим огромным небесным сосудом.
Жан Ги перевел взгляд с небес на тестя:
– Pardon?
– Я сказал: «Молитесь, чтоб не оказаться в аду, где гибнут молодость и смех»[39].
– Отлично, – кивнул Бовуар и подумал: «Только не говорите, что это стихи».
– Это стихотворение, – сообщил Арман.
«Только, бога ради, не длинное».
Арман посмотрел на зятя и улыбнулся:
– Она назвала нас «самодовольной толпой».
– Oui. – «Масляные тарты, масляные тарты». – И что?
– Я подумал: может, она имеет в виду слова из стихотворения Сассуна о Великой войне?[40]
– Ну если бы все разговаривали стихотворными цитатами… Да и откуда ей знать эти стихи?
– Полагаю, она знает гораздо больше, чем можно догадаться, mon ami.
Включая «ад, где гибнут молодость и смех».
«Впрочем, – подумал Гамаш, – как и я».
Глава десятая
– Вы ни за что не поверите!
На следующее утро Анни с топотом выскочила на лестницу. Домашние, услышав ее тяжелые шаги – бух, бух, бух-бух, – повернулись к двери, и Анни, почти пританцовывая, влетела в кухню.
Ее лицо горело, глаза сверкали от возбуждения, она обвела взглядом всех, кто сидел за большим сосновым столом, завтракая блинчиками и беконом.
– Здесь Хания Дауд.
– Что? – спросила Розлин, подняв голову и прекращая попытки счистить кленовый сироп со свитера Флоранс. – Здесь? В Трех Соснах? Я думала, она только завтра появится.
– Она уже приехала. Жан Ги и папа видели ее вчера вечером в бистро, – доложила Анни. – Ма, неужели папа тебе не сказал?
– Нет, – ответила Рейн-Мари. – Я спала, когда он пришел, а встала раньше него. Сейчас он принимает душ.
Стрелки показывали восьмой час утра предновогоднего дня, и за окном еще стояла темнота.
Когда Рейн-Мари оделась и спустилась по лестнице, свет был уже включен. В кухне хозяйничал Даниель: он растопил плиту и поставил кофе.
А еще она увидела Оноре, возившегося на полу у двери. Он успел облачиться в зимний комбинезончик и теперь безуспешно пытался натянуть ботинок не на ту ногу.
Его верные санки стояли рядом, Анри и Фред крутились тут же и тыкались в мальчика носом – сами были не прочь погулять. Маленькая Грейси, крысундук, оставалась в спальне Стивена, оба они еще крепко спали.
Рейн-Мари и Оноре вывели собак на улицу и прогулялись с ними вокруг деревенского луга. Анри и Фред играли в снегу, а Оноре тащил за собой свои санки на веревке и задавал бабушке вопросы:
– Что такое год? Зачем нам новый год? Старый сломался? Сколько блинчиков я могу съесть?
Он показал ей Большой Ковш, который на самом деле был выбранной наугад звездой, мерцавшей на предрассветном небе, после чего они вернулись в дом.
Когда бабушка с внуком вошли в кухню, все обитатели дома уже встали, налили себе кофе и посматривали на огромную сковородку – на ней шипел и потрескивал копченый бекон в кленовом сиропе.
Рейн-Мари приготовила первую партию черничных блинчиков.
Арман спустился из спальни и незаметно проскользнул в свой кабинет. Минуту назад он стоял у окна, смотрел, как Рейн-Мари и Оноре обходят деревенский луг.
День обещал быть великолепным и студеным. В такие дни возникает впечатление, что кристаллизуется сам воздух.
Гамаш сел за свой ноутбук, прочел сообщения, пришедшие за ночь.
Патрульные Sûreté на снегоходах искали брата Эдуарда Тардифа. Пока безуспешно. Район огромный, следов очень много, в лесу не счесть охотничьих домиков.
На видео, присланных слушателями лекции, не обнаружилось ничего полезного. Никаких указаний на возможного сообщника, который мог использовать хлопушки. Разве что это сделал сам Тардиф.