Особенно приятно было, что он умеет проигрывать. Джилл умела сама и восхищалась этим качеством в других. Как легко он выкинул из беседы – и, похоже, даже из мыслей – свой театральный провал и досадную потерю денег!

Интересно, сколько он потратил? Наверняка очень солидную сумму, но его это как будто совсем не трогает. Такое доблестное поведение отзывалось теплом в сердце Джилл. Так и должен настоящий мужчина сносить камни и стрелы коварной судьбы!

Наконец Уолли, сыто отдуваясь, откинулся на спинку стула.

– Представление не из приятных, – виновато вздохнул он, – но куда же деваться. Думаю, ты сама предпочитаешь, чтобы я сидел сытый и довольный, а не валялся в голодном обмороке. Чудесная штука еда! Теперь я готов к интеллектуальным беседам на любую тему, какую тебе будет угодно предложить. Как у Апулея – наелся розовых лепестков и больше не золотой осел. О чем же мы побеседуем?

– Расскажи о себе.

– Нет темы достойнее! О каком же аспекте моей персоны тебе хотелось бы услышать? О моих мыслях и вкусах, об увлечениях, о работе? О себе я могу болтать часами, мои друзья в Нью-Йорке уже стонут.

– В Нью-Йорке? Так ты живешь в Америке?

– Да. Сюда я приехал, только чтобы увидеть на сцене свою кособокую поделку.

– Почему же ты не поставил пьесу у себя дома?

– Меня там знают слишком много собратьев по перу. Я же, по сути, залез в чужой огород. Критики в тех краях ждут от меня какого-нибудь разухабистого «Вау! Вау!» или «Девушек из Йонкерса» и, узнай они, что я разразился возвышенной драмой, вытаращат глаза. Люди они простые, и становиться мишенью их непристойных шуток мне совсем не хотелось. Вот и решил приехать сюда, где я чужак… даже не подозревая, что окажусь рядом с человеком, знакомым с детства.

– Когда же ты уехал в Америку? Почему?

– Года через четыре или пять – в общем, спустя довольно много времени после эпизода со шлангом. Мы тихонько переехали в Лондон – ты, наверное, и не заметила, что я куда-то пропал. – В голосе Уолли послышалась грусть. – Видишь ли, отец мой умер, и дела пошли плохо. Больших денег он не оставил. Думаю, в те времена, когда я тебя знал, наша семья жила не по средствам. Так или иначе, вначале приходилось туго, пока твой отец не пристроил меня в одну нью-йоркскую контору.

– Мой отец?

– Да. Он был так добр, что позаботился обо мне. Едва ли помнил в лицо, а если и так, не думаю, что получал удовольствие от воспоминаний. Тем не менее, хлопотал за меня, как за родного.

– Очень похоже на него, – тихо проговорила Джилл.

– Благороднейший человек.

– А в той конторе ты больше не работаешь?

– Нет. У меня обнаружилась склонность к сочинительству, и я написал пару-тройку песенок для водевиля. Затем познакомился в музыкальном издательстве с Джорджем Бивеном, начинающим композитором. Вместе мы выдали несколько водевильных номеров. Потом один менеджер обратился к нам, чтобы оживить шоу, которое скатилось на обочину, и нам повезло – оно имело большой успех. Ну а после все пошло как по маслу. Бивен на днях женился, везет же людям!

– А ты сам женат?

– Нет.

– Никак не забудешь детскую любовь? – улыбнулась Джилл.

– Угу.

– Ничего, пройдет, – покачала она головой. – Встретишь какую-нибудь прелестную американку, сунешь ей червяка за шиворот, дернешь за косичку или как там еще ты проявляешь свое обожание, и… Куда это ты смотришь? Что такого захватывающего у меня за спиной?

– Да нет, ничего особенного. – Уолли отвел взгляд. – Просто какая-то монументальная пожилая дама уже минут пять не сводит с тебя глаз. Почти не ест, так ты ее заинтересовала.