– Сейчас все будет, отец, – послышался ласковый голос, и кто-то наполнил его тарелку кусочками моркови и пастернака и мелко порубленной бараниной.

Сеймур улыбнулся и погладил заботливую руку.

Я обернулся, но сперва не разглядел ничего, кроме белого головного убора да блекло-бурого платья прислуги.

– Вы очень любезны, милая, – заметил я, коснувшись ее пальцев.

Она вела себя крайне ненавязчиво, но, видно, дело свое знала.

– Едва ли помощь родному отцу свидетельствует о любезности, – ответила девушка, отстраняясь.

– Так это Джейн? – удивленно спросил я, глядя ей вслед.

– Подлые французы, – заявил сэр Джон. – Они устроили нам засаду. Все так же лезут на рожон. Но Папа каков! А новый... гораздо хуже Климента. – Он неодобрительно покачал головой, по-видимому не утратив былого интереса к политической жизни, и добавил с демонической усмешкой: – Говорят, он сосет пальцы на ногах.

Эдвард и Томас продолжали спокойно есть.

– Да, лижет свои копыта! – хихикнув, воскликнул сэр Джон так громко, что, казалось, охнули древние потолочные балки. – И кроме того, северная башня нуждается в починке!

Отсидев за ужином подобающее время, я вышел из зала. Слуги увели старого Сеймура спать, и я отправился в отведенную мне спальню. Там стояла узкая жесткая кровать, источавшая затхлый запашок. В шесть утра в ближайшей приходской церкви пройдет месса, и мне хотелось посетить ее. А пока я улегся спать, мысленно помолившись... о благополучии сэра Джона, Анны и себя самого.

На утреннюю службу мы отправились большой компанией – все домочадцы Сеймуров, за исключением сэра Джона. Месса прошла быстро и незатейливо. Священник, такой же невзрачный, как окружавшие его серые камни, протараторил положенный латинский текст. Должно быть, он служил здесь целую жизнь, таскаясь из жилой пристройки к скромному алтарю и обратно, не ведая о неожиданностях или превратностях судьбы. Тихий воин Христа стал героем уже потому, что продолжал исправно нести службу в этом унылом приходе.

Выйдя из церквушки, я взглянул на Джейн, младшую сестру Эдварда. Она была бледнее тусклого утреннего света.

– Вы прекрасно ухаживаете за отцом, – похвалил я ее. – Это неблагодарная обязанность, но вы исполняете ее с любовью.

Я не мог сказать ей, сколь опечалило меня умственное расстройство сэра Джона.

– Почему же неблагодарная? – удивилась она.

Ее своеобразный голос казался знакомым. Она говорила прерывисто, с легким придыханием.

– Отец благодарен мне, – добавила Джейн. – А я рада, что могу отплатить ему за то, что он вырастил меня. Не многим детям даются такие привилегии.

Привилегии? Вытирать текущие изо рта слюни и нарезать мясо впавшему в детство старику?

– И давно ли он так... изменился?

– По меньшей мере уж два года. Когда я впервые отправилась ко двору, с ним все было в порядке. Но ко времени моего первого отпуска...

– Так вы были в свите королевы? И вам пришлось оставить службу?.. – деликатно поинтересовался я.

– Да. Я служила принцессе Екатерине в ее последние дни при дворе.

Спокойно, без колебаний она произнесла титул Екатерины. Джейн ни от кого не отрекалась и никому не изменяла. В ее прошлом не было ничего позорного.

– Вы могли меня видеть среди фрейлин королевы до коронации. А недавно брат опять пригласил меня в Лондон. Но... я поняла, что мне лучше остаться с отцом.

– Почему?

– Он нуждается во мне.

Порыв свежего ветерка взметнул ее юбки и попытался сорвать головной убор. От ветра щеки Джейн порозовели. И все же она оставалась очень бледной. Рассмеявшись, она поправила полупрозрачную накидку.