– Я пойду, – не спросила, а объяснила.

– Конечно, – равнодушно согласился он.

Лола, наблюдавшая из-за угла, не знала, чего ей больше сейчас хочется: радоваться или огорчаться. Сумасшедшие! Не понимая друг друга, они пришли к печальному согласию. Каждый говорил сам с собой, не слыша чужих слов и мысленно договаривая за другого. Так им и надо!

Аня медленно удалялась, Богдан сидел на траве и не смотрел ей вслед. Стиснув зубы, закрыв глаза, он заставлял себя терпеть, но мысленно представлял каждый ее шаг и отчетливо слышал легкое шуршание земли под ее ногами.

Внезапное мягкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Он открыл глаза.

Всего лишь секунда прошла с того мгновения, как дрогнули веки, всего лишь секунда, когда в неожиданно распахнувшихся глазах обнажилось истинное, тщательно скрываемое, которое раньше можно было лишь почувствовать или угадать. Аня застыла, пораженная.

– Я не могу уйти. Не хочу. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.

Он не сдержался, обнял ее колени.

– Ничего. Правда, ничего. Это всего лишь дурное настроение.

Не спрашивай ни о чем. Он не сможет рассказать. Иначе придется выяснять, что это был за молодой человек. А зачем? Бог с ним. Какие могут быть претензии, если через несколько дней они непременно расстанутся и, скорее всего, навсегда?

Ему хорошо с ней, и надо благодарно ловить каждое мгновенье тепла и света, искренности и откровенности. И не все ли равно, с кем встречается она в другое время, кому дарит свою любовь и нежную ласку. Сейчас она его, и он счастлив с ней.

Лола все еще стояла за углом, тесно прижимаясь к холодной стене, изумленная, не в силах двинуться с места. Она не верила своим глазам. Кто это? Неужели Богдан – циничный, безжалостный, неуправляемый, неприручаемый, никогда не связывавший себя чувствами и обязательствами? Как он обнял ее колени! Словно бродячий пес, которого приласкали, пригрели, привели в дом, готовый теперь в бесконечной преданности ноги лизать приютившему его человеку. Что сделала с ним эта девочка? Чем обладает она, таким необыкновенным, отчего это дикое, необузданное создание трепетно замирает рядом с ней? Как хорошо, что скоро она уедет!

Аня лежала на животе, время от времени беззаботно помахивая в воздухе ногой, что-то чертила на песке, пересыпала в ладонях мелкие камешки. Богдан вытянулся во весь рост и пытался смотреть в высокое, чистое небо. Но яркое, неподвластное солнце слепило глаза. Он жмурился, упрямо не желая смыкать веки. Он хотел все видеть и слышать.

Аня на мгновенье оторвалась от песка.

– А когда ты был мальчишкой, тебя как называли?

Богдан не шевельнулся, но, чуть помедлив, сообщил:

– Данька.

– Здóрово!

Аня пару раз произнесла его имя, немного меняя интонации, с интересом вслушиваясь в звучание. Богдан повернулся к ней.

– Скажи еще.

Аня посмотрела ему в лицо и еще раз произнесла, но уже не для себя, специально для него:

– Данька!

Скорее всего, даже позвала, тихо, нежно и чуть вопросительно.

Богдана обдало жаром, гораздо сильнее солнечного, дыхание сбилось. Он перевернулся на живот и спрятал лицо. Опять она невзначай, не ставя перед собой определенных целей, проникла в самое сокровенное, куда никто посторонний не имел доступа.

Вдруг он почувствовал легкое прикосновение, ее рука скользнула по плечу, стряхивая налипшие песчинки.

– Смотри!

Богдан поднял голову. Аня писала на песке его имя.

– Смотри, – повторила вновь. – Богдан. Кончается на «ан». А теперь… – она снова рисовала на песке буквы, начертила свое имя и прочитала по слогам: – Ан-на. Как будто мое имя начинается из твоего. Удивительно. Да?