– Такой молодой и уже ужасный преступник, – неслось со всех сторон.

– Тишина, мы начинаем собрание! – громко произнес мэр Карл Ольсен, и люди разом замолчали.

С виду мэру было не больше сорока. Среднего роста, с небольшим животом, на котором натянулись пуговицы пиджака. Длинные волосы, тронутые ранней сединой, были собраны в хвост. Обвисшие щеки покрывала светлая, местами рыжая щетина.

Городской судья на его фоне казался невероятно худым и высоким. Из-за острого носа и близко посаженных глаз он выглядел как грифон, высматривающий добычу. Светлые волосы его были зачесаны назад, открывая залысины на лбу. По возрасту он был старше мэра лишь на год.

Вдвоем они создавали комичный образ, однако никто из присутствующих даже не смел улыбнуться. В отличие от прикованного к стулу человека.

– Господин Ольсен, – обратился к мэру полицейский, – этого бродягу обнаружили ранним утром на одном из складов древесины. Он отказывается говорить о себе хоть что-то соответствующее действительности и каждый раз выдумывая разные басни. Госпожа Анна Берг, – он жестом показал на солидную даму, сидящую справа, – подозревает, что он может быть замешан в похищении детей.

Мэр Карл Ольсен слушал внимательно и не перебивал. Когда полицейский кончил речь, он что-то шепнул судье на ухо. Тот вышел вперед.

– Мое имя Олаф Берг, я судья этого города. – Он говорил тихо, но голос все равно звучал тяжело, как будто трубили в духовой инструмент: – Вы обвиняетесь в заговоре против детей Гримсвика.

Он сделал пару шагов.

– Поэтому будет лучше, если вы перед лицом закона начнете говорить правду.

Полицейский положил руку на дубинку. Задержанный медленно поднял голову и посмотрел в глаза судье:

– Ваша честь, я говорил правду полицейскому и тем людям, я не помню, как попал в ваш город, не помню, как меня нашли, даже имени своего назвать не могу.

Судья никак не отреагировал на его слова.

– Как вас зовут?

– Я не помню, – спокойно ответил человек.

Полицейский провел ладонью по дубинке.

– Что вы делали на городском складе?

– Видимо, спал, – пожал плечами подозреваемый.

В толпе сразу зашептались. Такой ответ показался слишком дерзким. Но мужчина спокойно стоял и смотрел в глаза судьи, словно пытаясь внушить мысль о своей невиновности.

– Что вы знаете о пропаже детей?

– То, что вы сказали: они пропали, и в этом подозревают меня.

Люди зашептались громче, полицейский сжал рукоять дубинки в ожидании указаний проучить наглеца.

– Хватит уже! – вскрикнула одна из женщин, сидевшая в компании госпожи Берг и двух мужчин. Все они представляли совет города и были его голосом на обсуждении важных вопросов.

Когда на нее обернулись все, кроме подозреваемого, женщина встала.

– Господин Берг, дайте мне слово. – Она вышла вперед. Было заметно, что ее тело бьет дрожь. – Вы же видите, что он насмехается над нами.

Судья остановил ее рукой.

– Перед вами Ингрид Ларсен, попечитель Дома Матери, и вчера, – Олаф Берг сделал паузу и посмотрел на подозреваемого, – вчера из приюта чуть было не похитили ребенка двенадцати лет…

– Ему тринадцать, – уточнила госпожа Ларсен.

– Тринадцатилетнего Эрика, – быстро поправился судья Берг. – И мальчик видел похитителя. Мужчина среднего возраста, неопрятный, прятался среди деревьев.

Зал ахнул, люди позабыв о манерах, стали шептать проклятия в адрес незнакомца.

– Все так, – добавила Ингрид, она все еще дрожала и сжимала левую ладонь правой рукой так сильно, что побелели пальцы.

– Сядьте, госпожа Ларсен, – махнул ей мэр, и дама послушалась.

Олаф Берг дождался, пока наступит тишина.