– И что он рассказал тебе?

Лопес погрузился в мрачное молчание.

– Я не могу поделиться этим, – наконец пробормотал он. – Я клялся хранить молчание. Я могу довериться только своему старшему сыну. А ты просто поверь мне, когда я говорю, что лучше перерезать себе горло, чем копать этот поганый холм!

– Ну, – сказал Брилл, недовольный мексиканской суеверностью, – если все так ужасно, почему бы тебе не рассказать, чем мне грозят раскопки? Хоть одну разумную причину приведи, по которой мне нельзя заняться этим прямо сейчас!

– Не могу я об этом болтать! – отчаянно возопил мексиканец. – Я только знаю, что все это – правда! Но я поклялся Святым Распятием, что буду хранить молчание; так поклялся каждый мужчина в моей семье. Тут замешаны настолько темные силы, что я под проклятие себя подвожу, просто упоминая о них! Если разболтаю тебе – прощай, спасение души! Я дал клятву – и раз у меня нет сына, то и уста мои запечатаны навеки!

– Тогда, – саркастически заметил Брилл, – почему бы тебе не написать об этом?

Лопес вздрогнул, глядя на него, – и, к удивлению Стива, согласился с предложением.

– Напишу! Благодарение Богу, хороший священник научил меня писать, когда я был ребенком. В моей клятве не упоминалось о запрете на запись. Я лишь поклялся не говорить вслух… Я все запишу для тебя, если ты поклянешься, что не будешь говорить об этом и сожжешь бумаги, как только прочтешь их.

– Конечно, приятель, что за вопрос! – ответил Брилл благодушно, и старый мексиканец вздохнул с облегчением.

– Bueno! Я немедленно пойду домой и все запишу. Я принесу тебе бумаги завтра, когда пойду на работу, и тогда ты поймешь, почему никому не разрешено копать чертов холм! – С этими словами Лопес поспешил домой с необычной прытью. Стив с ухмылкой посмотрел ему вслед, пожал плечами и пошел обратно в хижину. Но потом снова остановился и оглянулся на невысокий округлый холм, поросший травой со всех сторон. Это могла быть только индейская могила, потому что возвышенность была симметричной и в остальном очень походила на подобные природные погосты, которые Стиву довелось повидать. Он призадумался, силясь понять потенциальную связь между таинственной насыпью и предком Хуана Лопеса.

Брилл снова глянул на удаляющуюся прочь фигуру старого мексиканца. Неглубокая долина, разделенная почти пересохшим ручьем и окаймленная деревьями и кустарниками, лежала между пастбищем и невысоким пологим холмом, за которым стояла хижина Лопеса. Когда старый мексиканец исчез между деревьями, растущими вдоль ручья, Брилл принял спонтанное решение.

Он поспешил вверх по склону и принес кирку и лопату из сарая за своей хижиной. Солнце еще не зашло, и Брилл рассудил: если начать копать прямо сейчас – еще останется достаточно светлого времени, чтобы успеть рассмотреть извлеченную из земли добычу. А если там окажется что-нибудь интересное, он вполне может продолжить рыть и при свете фонаря. Стив был из той породы людей, которые полностью готовы отдаться минутному порыву, – теперешний требовал немедленно взяться за таинственный холм, чтобы выяснить, что же в нем все-таки сокрыто. На самом деле уклончивые и невнятные ответы Лопеса лишь укрепили Брилла в мысли о том, что здешняя земля таит в себе золото. Необработанная руда из позабытых шахт, чеканные монеты древней Испании – почему бы и нет? Возможно, молодчики де Эстрады сами насыпали этот холм на сокровище, которое не могли взять с собой, и придали ему форму индейской могилы, чтобы ввести в заблуждение охотников за кладами! Знает ли об этом старый Лопес? Если мексиканцу действительно известно о наличии там сокровищ, неудивительно, что он не хочет нарушать их покой. Движимый мучительным суеверным страхом, он, вероятно, предпочитает жить в аскезе, чем рисковать гневом скрывающихся там духов и дьяволов, ибо мексиканцы говорят, что спрятанное золото всегда проклято, – и, конечно же, осквернение этого схрона неизбежно приведет к ужасным последствиям. Что ж, подумал Брилл, англичане не боялись латиноамериканских индейских дьяволов – их только мучили демоны засухи, бурь и неурожаев.