Я умылась, надела спортивный костюм и солнечные очки, убрала волосы в высокий хвост. Перед выходом замерила сахар. 8,2. Решила пройтись до дальнего магазина в двадцати минутах ходьбы от дома. Туда-обратно сорок минут + ходьба по магазину = отличное кардио для моего сахара.

Легкий ветерок обдувает мое лицо. Погода не перестает радовать, даже страшно сглазить. Кто-то уже ходит в майках, а кто-то еще в пальто. На улице полно семей с детьми на велосипедах, беговелах и самокатах, все детские площадки переполнены, повсюду крики, смех, плач, мимо проходят хозяева с собачками разных пород: от маленьких чихуахуа и шпицев до больших доберманов и овчарок.

Я шла по парку, и до меня донеслось то ли пение, то ли завывание пьяного мужичка. Он то замолкал, то начинал снова с большим рвением, пытаясь взять высокие ноты. Наверное, это была песня, но, как я ни пыталась, не могла разобрать ни слова. Даже не удавалось понять, на каком языке воет этот певец. Не у меня одной была веселенькая ночка, правда, похоже, у кого-то она до сих пор продолжается.

В магазине зато было тихо и пусто, никаких очередей. Я взяла яйца, творог и остановилась в отделе сладостей. Как же хочется сникерс. Или баунти. Или любую другую шоколадку. Просто съесть и ни о чем не думать. Не считать углеводы, не держать паузу после введения точно рассчитанной дозы инсулина, не мониторить сахар каждый час, потому что шоколад может поднять его и через три-четыре или даже шесть часов. Просто быть обычным человеком.

Раньше у меня часто были срывы. Я ела все, что хотела. Не мерила сахар. Колола инсулин наугад или вообще не колола. Постоянно набивала себя едой как в последний раз. Как я вообще выжила? Как я до сих пор вижу, хожу, дышу? Это чудо. Настоящее чудо, потому что я себя совсем не берегла.

Диагноз мне поставили в десять лет. До этого у меня было обычное счастливое детство. Любящие родители, нормальная школа, друзья. Помню себя, пятилетнюю, с двумя тоненькими косичками, в розовом платьице. Я бегала по даче, было лето, солнце жарило, пели птички, и вдалеке слышался голос мамы. Она о чем-то говорила с бабушкой. Они смеялись, то и дело покрикивая на меня: «Не несись так! Осторожно, не упади!.. И откуда у нее столько энергии?» У меня и правда было беззаботное детство и энергии хоть отбавляй. Но потом что-то щелкнуло. Сломалось. За несколько месяцев я исхудала до неузнаваемости, одни кости, щеки впали, со стороны казалось, я вот-вот рассыплюсь, как песочная фигурка. Я была похожа на анорексичку, хотя сама я этого не замечала. Я все время хотела пить, язык постоянно был противно-шершавым, и сколько бы я ни выпила, чувство жажды не покидало меня ни на секунду. Конечно, и в туалет бегала по сто раз за сутки – каждую перемену, да еще и на уроках отпрашивалась, во время прогулок еле добегала до дома, ночью по несколько раз вставала и, как в бреду, брела в туалет. Иногда у меня болела голова, иногда живот. Иногда тошнило, а иногда невыносимо сильно хотелось есть. Иногда у меня не было сил что-либо делать. И все время хотелось спать.

Я никому не жаловалась и не задавалась вопросом «почему?». Я привыкла. Не обращала внимания на боль, неудобства и все остальное. Странно, но мне ни разу в голову не пришло, что со мной может быть что-то не так. Что я могу быть больна. Родители, вероятно, видели, что что-то происходит, но так как я никогда не жаловалась, на все вопросы отвечала «все хорошо», не было причин для сильных волнений. А еще я занималась танцами. И быть худой было вполне нормально.