Злорадно щурясь, кутаюсь в свитер и натягиваю шерстяные носки. В доме тепло, но другой одежды у меня нет.

По лестнице я лечу вниз на горючем из праведного гнева и наступающего голода. На меня накатывает моральное удовлетворение, когда вижу в полумраке шатающуюся фигуру Шершнева. Скольжу по нему взглядом, подпитывая ехидного зверька, который злорадно урчит в груди.

Так тебе и надо.

На цепочках спускаюсь ниже, задерживаюсь в тени. Еще не хватало, чтобы он заметил меня раньше времени. Мне бы насладиться моей местью сполна.

Голый по пояс Шершнев склоняется над раковиной так низко, что золотая цепочка шее бряцает о каменную поверхность. Включает кран на полную мощность и сует голову под струю воды. Потом выпрямляется, чтобы с измученным выражением лица потереть виски.

— Полотенчико принести? — приторным голосом мурлычу, как только покидаю свое убежище. — Нет, постой. Я же не знаю, где его взять.

Щелкаю выключателем. От вспышки света Шершнев щурится и что-то гневно шипит сквозь зубы.

Вода больше не шумит.

Сажусь на табурет так, чтобы видеть его профиль, перекошенный от злости. Закидываю ногу на ногу, расправляю складки прозрачной пленки на столе.

— Доброе утро, Лена, — отлипает от раковины и с громким вдохом разворачивается ко мне.

— Доброе утро, Олег, — дублирую его приветствие с кукольной улыбкой. — Ты, наверное, голоден? Всю кухню перевернул в поисках еды.

Притворно щелкаю языком и качаю головой. Недоумение во взгляде Шершнева подпитывает мое самолюбие. Терпеливо наблюдаю за тем, как его, наконец, осеняет догадка. Лицо корчится в сожалении, а зубы громко скрипят в образовавшейся тишине.

— Черт, — протяжно стонет Шершнев и, запрокинув голову до мягкого соприкосновения с кухонным шкафчиком, трет глаза.

Снисходительно киваю и поднимаюсь с выдержкой истинной королевы. Окидываю его презрительным взглядом.

— Обладательница красных черевичек тоже осталась голодна?

— Не твое дело, — огрызается и вновь нацепляет на себя непроницаемую маску безразличия. — Если была голодна, то заказала бы что-нибудь. Тебе не пять лет, Лена.

Его слова больно задевают, подогревают тлеющие угли подозрений. Прячу обиду за бешеным пламенем злости, отпускаю поводок и даю ей свободу. Дергаюсь вперед и врезаюсь пальцем в каменную грудь Шершнева.

— Слушай внимательно! — рычу в перекошенное лицо. — Во-первых, сейчас собираешься, и мы едем делать тест ДНК. Хочу, чтобы ты понял, насколько безответственно относишься к своему ребенку. Во-вторых, мне нужен нормальный доступ в интернет и все необходимое для работы. В-третьих…

— Не многовато условий? — со смешком перебивает Шершнев, а я придвигаюсь ближе.

—…Твой алкоголизм — личный выбор. Ты сказал, что решишь все сам, и я согласилась. Повторю, мне плевать на все, что ты делаешь. Но за жизнь и здоровье ребенка откушу тебе голову. Последнее предупреждение. Слышишь?

Он гневно щурится.

— А если нет, что ты сделаешь?

Я распахиваю рот, но теряюсь с ответом. Лицо Шершнева стремительно приближается. Забываю, как дышать, когда кончик его носа соприкасается с моим. По телу проходит электрический импульс, подобный мягкому прикосновению медузы.

Зеленое сияние в радужках гипнотизирует и обезоруживает. Взгляд опускается на приоткрытые губы Шершнева.

— Любопытно, — он подхватывает выбившийся из пучка локон. — И куда пойдешь, Лен? Кому ты нужна с больным папашей, горой проблем и чужим ребенком?

Его слова ядом жалят кожу. Они травят, ослабляют, выводят, подчиняют себе. Ломают мою волю, превращая в послушную молчаливую игрушку. Температура тела подскакивает от неожиданного возбуждения, вызванного его близостью и пламенем нашей ненависти.