— Если ты отказываешься выполнять приказ, его выполнит другой! — орал Ярослав, пока я не понял, что выбора нет.

Мать твою!

Кому-то другому доверить ее жизнь? Малейшая ошибка может стать фатальной.

На следующей точке забираем второго снайпера. Она садится рядом. Бьет по плечу, сжимает его в знак поддержки. Ей стрелять не пришлось. Я не позволил, взял слово с единственной девчонки в команде, что она не нажмет на курок. Со своими договориться легче. Могли ведь прислать левого спеца. Спасибо Яру, не позволил. Верил в меня. Его не подвел, но себе душу выжег.

Олеся пришла к нам полгода назад, чудом осталась жива после тяжелого ранения. Багировы сделали все, чтобы закрыть ей дорогу в горячие точки. Трагичная судьба и отсутствие желания жить. Она неплохой снайпер, служила в другом отряде, теперь у нас, под опекой Яра.

— Ювелирная работа, — произносит она негромко, в салоне такая тишина, что слышат все. Это не похвала — слова поддержки. Хвалить не за что, хотя произвести такой точный выстрел с левой винтовки — все равно что перешагнуть грань своих возможностей. Только моей совести похрен! Я стрелял в невинную девчонку, у которой и так ворох проблем.

Стаскиваю перчатки, тактическую балаклаву, гарнитуру, рацию бросаю на сиденье. Лис перекидывает мне сумку с одеждой, переодеваюсь прямо в салоне. Олеся свой парень, ее мужскими боксерами не смутить. Через пять минут останавливаемся на точке. Из фургона выходят Багиров и Хакер. Спасибо за то, что не говорят слов поддержки. Каждый может представить себя на моем месте и понимает, в каком я дерьме.

— Постарайся внушить Серебрякову, что Юну нужно спрятать так, чтобы никто об этом не знал. Без его согласия мы ее не вывезем, — говорит Яр. Опять начинаю злиться. План заключается в том, что Юна должна стать живцом. Как только мы ее вывезем, начнем следить за всем окружением Серебрякова, ее будут искать, начнут шевелиться, оставят хоть какие-то следы. У нас есть подозрение, что убрать ее захотят до свадьбы…

— Яр, я ей после этого в глаза смотреть должен, — бросаю винтовку ему под ноги. Играет желваками, но ничего не говорит. Он, как и я — винтик в системе, Багиров всегда за честность и благородство, но над нами сидят зажравшиеся хари, которые боятся быть отлученными от кормушки. — В моей копилке еще один поступок, от которого не отмыться.

— В нашей копилке, Стас, — то, что он разделяет ответственность, немного усмиряет мой гнев.

Я хреновый актер. А отыгрывать теперь придется…

Сажусь в машину, махнув ребятам, еду в особняк Серебряковых. Развернув запястье, смотрю на время. Без двух минут буду на месте. Не успеваю доехать, как телефон начинает разрываться. Смотрю на экран, от Мечника два пропущенных звонка. Он единственный, кто не был осведомлен об операции. По телефону такие вещи не обсуждают. Ему расскажут на базе.

— Доброе утро, Евгений Борисович, я подъезжаю, — предупреждая его вопрос.

— В Юну стреляли! — орет он, голос дрожит. Я знаю, что с ней все в порядке, но мне ведь нужно отыгрывать. Сука! Как же сложно…

— Как стреляли?! — повышаю голос. — Как ваша дочь?

— Ее ранило! Если бы не соскочила со стула, ей бы прострелили голову, — истерит он. На это и был расчет. План работает, только мне от этого ни хрена не легче.

— Я иду, — торможу у ворот. Бросаю тачку и спешу в дом. Меня до сих пор не отпустило. Загляни сейчас кто-нибудь ко мне в душу, увидит черную бездну.

Охрана в панике, носится вокруг дома. Идиоты! Бля, где их набрали? Выстрел произведен с расстояния восемьсот метров, а они тут бурную деятельность развели.