– Войти в круг этих самых избранных? – подсказала Лина.

– Да! Именно так! Тот, кого она любила, не имел хорошего жизненного потенциала. У него даже и жилья своего не было! Я, как мать, конечно, готова была к тому, что мы будем жить здесь, в этой квартире, все вместе, одной семьей… Но Дина решила по-своему. Она сумела справиться со своим чувством и вышла замуж за другого, то есть за теперешнего своего мужа, Леонида, и нисколько не жалеет об этом. Она сама, своими руками построила себе достойную жизнь!

– А любовь – как же? Жалко ведь любовь-то, Станислава Васильевна…

– Ой, не говорите глупостей, Линочка! – махнула ручкой мать устремленной к избранности Дины. – Любовь – чувство замещаемое.

– Да? И чем его, интересно, можно заместить?

– Ну как вам сказать… Хотя бы удовольствием от жизни как таковой. У нее же свободной минуты нет! Она то в салоне, то на шопинге, то в тренажерном зале, то просто с подругами из своего круга общается… И это, надо сказать, особого рода общение! Согласитесь, когда женщины разговаривают меж собой не о пьяных мужьях и сковородках, в этом есть что-то особенное…

– А о чем они разговаривают? Неужели об искусстве?

Лина и сама уловила в своем голосе некоторую насмешливость и тут же ругнула себя – зачем? Вовсе не нужна Станиславе ее насмешливость. Она от нее других эмоций жаждет. Искреннего восхищения, например. Благоговения. Или сермяжной зависти, на худой конец. Вон как губки сердито поджала, сейчас выплюнет из себя что-нибудь в ее адрес уничижительное.

– Ах, да что с вами говорить, Линочка… Вам не дано воспарить, вы из другого материала сделаны. Слаще морковки не ели ничего…

– Кстати, о морковке, Станислава Васильевна! Давайте-ка я морковный сок вам сделаю! И для кишечника полезно, и для зрения.

– Сделайте, Линочка, сделайте… И впрямь, чего это я перед вами бисер мечу…

Потеряв интерес к разговору, старушка откинулась на спинку стула, задумчиво потерла одну ладонь о другую. Звук получился сухой, пергаментный, неживой будто. Вдруг ее жалко стало – у Лины даже сердце защемило. Бедная, бедная, чего ж ты мучаешься доказательствами своей «избранности», когда тебе о душе подумать пора? Там, наверху, доказательства не потребуются. Да и здесь, похоже, они никому не интересны.

– Ступайте, Линочка, домой, поздно уже. – окончательно смилостивилась королева-мать. – Устала я что-то сегодня. Тем более Дина мне скоро должна позвонить, рассказать, как она на вернисаж сходила… Она, знаете ли, очень часто звонит мне последнее время. Мы часами с ней говорим, говорим… Говорим…

Подняв голову, старушка бросила в сторону Лины быстрый взгляд – скорее испуганный, чем снисходительный. Той пришлось быстро и радостно закивать – да, да, конечно же, я понимаю! Да, конечно же, Дина звонит! Очень часто! В последнее время! Конечно же, я вся прониклась вашей избранностью, вернисажем и сопричастностью!

– Что ж, Станислава Васильевна, я пойду, – накивавшись, быстренько шагнула в прихожую Лина. – Не буду вам мешать. До завтра.

– Да, вот еще что… – кинулась за ней старушка. – Если Диночка вам вдруг позвонит… Ну, вдруг! Мало ли! Вы ей скажите, что…

– Что, Станислава Васильевна?

– Да нет, ничего, – тут же осеклсь Станислава Васильевна. – Не надо ей ничего говорить. А впрочем… Нет, ничего не надо… Ступайте, Лина, ступайте…

Выйдя в ранние июньские сумерки, Лина медленно побрела к автобусной остановке, выталкивая из себя остаток грустных мыслей. Неблагодарное все-таки это занятие – быть свидетелем горьких чужих амбиций. Хотя – почему ж неблагодарное-то, если судить по размеру вознаграждения? Как раз очень таки благодарное…