Маша покраснела, но назло процедила:

– Что по контракту надо, то и буду. Не твоё дело!

Алексей одним движением вернул её к себе:

– Моё. Одумайся. Или я за тебя подумаю.

– Отпусти! – Она замахнулась на него свободной рукой. Алексей поймал и её. Маша попыталась вырваться, отпрянула и почувствовала за плечами шершавый ствол. Страх, вина, стыд, возмущение – всё перемешалось в голове, и, потеряв над собой контроль, Маша заорала истерично:

– А ты мне не указ! Ты вообще никто! Я буду делать то, что захочу – а хоть бы и трахаться перед камерами. Может, мне это нравится?! Уж точно лучше, чем с маньяком в рясе! Любителем подглядывать! Ты против? А мне пофиг! Вон со скалы разбегись и прыгай! Говорил же Никита: в ските вашем все либо психи, либо лицемеры! Сами неизвестно чем в своих кельях занимаетесь, голу…

Пощёчина, да такая, что аж потемнело в глазах, перебила Машины слова. Она поперхнулась воздухом. От жгучей боли в скуле Маша пришла в себя и поняла, что перешла все границы. Но было поздно. Заскрежетав зубами, Алексей навалился на неё всем телом и в считаные секунды неясно откуда взявшейся бечёвкой связал кисти за тонким стволом. На лбу Маши проступили ледяные капли пота: какая же она идиотка! А вдруг он правда маньяк? Помоги, Господи…

– Прости, прости, я не хотела… – пробормотала она. – Развяжи меня… Пожалуйста…

Он не отвечал. Он был страшен. Жёсткая кора сильнее впивалась в кожу.

– Отпусти-и-и, – зарыдала Маша. – Мне больно… Отпусти!

– Огнём очистишься. Огнём… Огнём… – мычал Алексей со стеклянными глазами.

– Огнём. – Он подобрал с земли сухой хворост. – Огнём. – Бросил ветки к её ногам. В его пальцах мелькнула красная зажигалка.

– Алёша-а-а! Не надо!! – в страхе завопила Маша, вдруг понимая, что он собирается сделать. – Алёша! Пожалуйста! Не зажигай!

– Огнём. – Он шагнул к мёртвому валежнику, споткнулся о торчащий из земли корень и со всего маху полетел кувырком вниз в овраг. Безрезультатно пытаясь высвободиться, Маша громко выла:

– Прости-и-и!

Растянувшись на камнях, Алексей замер на секунду. Потом медленно сел, встряхнул головой. Он поднёс к глазам зажатую в кулаке зажигалку и, пожав плечами, отбросил в сторону. Та упала на пожелтевшие листья черемши, спугнув ящериц. Алексей провёл рукой по лицу, начал подниматься, повернулся и окаменел при виде Маши – словно это не он только что связал её. По его виску стекала тонкая струйка крови. Маша проговорила навзрыд:

– Я не буду больше… Я в церковь пойду. Я покаюсь! Прости меня! Развяжи, пожалуйста!

– Что с-с-л-лучилось? – выдавил из себя Алёша и покрылся пунцовыми пятнами.

– Прости меня. Отпусти… – выла Маша.

– Я?..

Растерянный и оторопевший, Алёша приблизился к ней неверным шагом. Заглянул за дерево. Охнул чуть слышно. Маша почувствовала, как его холодные непослушные пальцы пытаются развязать самим же туго затянутые узлы. Наконец верёвка упала оземь. Судорожно всхлипывая, Маша отошла от дерева. Она молчала, в страхе спровоцировать послушника снова, но Алексей стоял, вперившись в багряные царапины и следы от верёвок на Машиной коже, и, казалось, не понимал, как и кто сделал это с ней. И вдруг он отшатнулся и, закрыв лицо руками, хрипло произнёс:

– Уходи. Уходи же! Скорее.

Маша сорвалась с места и бросилась по тропинке в лес.

Алёша опустился без сил на высохшую траву. Что он натворил? Как он мог? Как такое возможно?! Надо в полицию… или в скит. Нет, в полицию. Сдаваться. Он опёрся о дерево и с трудом встал, как тяжело больной. Изверг.

Алёша побрёл в горячке, пробиваясь сквозь кустарник, не замечая царапающих веток, давя грубыми подошвами цветы и муравейники. В Алёшиной голове гудело, глаза то видели чётко, то вовсе отказывались смотреть: всё вокруг становилось мутным, расплывалось. Путь прервал высокий обрыв. Алёша замер, не понимая, куда идти дальше.