Пожалуй, Виктора Топова можно понять, – сделать из увиденного какой-то иной вывод было попросту невозможно.

– Это последнее, что успел снять фотограф, потом вы выключили свет. Час пятнадцать. Тебе хватило?

И Катя могла бы посмеяться над этой комической сценой.

Могла простить Топову ложный вывод, злость, праведный гнев.

Могла (с некоторой натяжкой) простить даже хамский тон…

Все могла – кроме одного.

– Ты следил за мной, – огласила она приговор.

– И, как видишь, не зря! – парировал он. – Ты странная… слишком. И слишком нравилась мне. Заинтриговала. Но ты точно не Золушка. Ты – извращенка! Бросить меня, чтобы сбежать и переспать с этим… С мерзким стариком! – его лицо исказилось презрением. – И как ни в чем не бывало вернуться сюда… Не думай, что тебе сойдет это с рук. Что ты молчишь?

Катя вздохнула:

– Думаю, как раз с рук это мне и сойдет.

Ее рука, утяжеленная кольцом с одолень-травой, подавляющей волю, легко коснулась его лба:

– Забудь! – прошептала Катя одними губами.

Лицо Топова замерло, как остановленный кадр кинофильма, застывшая злоба медленно стекала с лица. Катя взяла из его податливых рук телефон, отыскала в почте адрес фотографа, приславшего пикантное фото, написала ответ «Забудь все» и удалила ненужные данные.

Святая Варвара не сотворила обещанного чуда.

Виктор Топов не стал исключением – по сотне разных причин все ее попытки сходить на свидание заканчивались одним кратким заклятием «Забудь!» Большинство кавалеров забыли даже о том, что она давала им шанс.

Но здесь, в ресторане, их видело слишком много людей, и с Топовым Катерине пришлось попрощаться лично.

Пару секунд, сложив пальцы в замок, положив на него подбородок, она с грустью смотрела на светловолосого витязя, не сумевшего завоевать сердце несчастной Несмеяны.

– Жаль, – произнесла она вполголоса. – Ты мне тоже понравился. – Затем быстро коснулась его руки. – К сожалению, я не могу ответить вам взаимностью, – церемонно сказала она.

Его лицо ожило, выражение изменилось – стало таким же, как в начале вечера – дружелюбным, открытым, ожидающим чуда.

– Я весь вечер боялся, что вы скажите мне именно это!

– А я весь вечер боялась, что мне придется вам это сказать.

– Почему же тогда?… Я не понимаю. Что я сделал не так?

– Увы… Это невозможно объяснить, – сказала Катерина Михайловна Дображанская.

Есть вещи, которые нельзя объяснить большинству нормальных людей – да чего уж там, никому из нормальных людей!

Потому она обречена на одиночество?

Или на лысого черта…

Башня, в которой уже не первое столетие собирались хранительницы Города, всегда неуловимо подстраивалась под настроение Трех Киевиц.

Становилась то тревожно-холодной, то уютно-радостно теплой.

И огонь в черном мраморном камине словно регулировал градус – в зависимости от жара их споров. И книжные полки, кольцом обнимавшие стены круглой комнаты в Башни Киевиц казались то давящими церберами, то мудрыми советчиками.

А над камином висел «измеритель» иного настроения – внешнего – византийская фреска X века с изображением самой первой Киевицы Великой Марины.

В руках у женщины с чересчур близко поставленными синими глазами, царствовавшей над Киевом еще во времена древней Руси, были Весы, призванные сигнализировать ее последовательницам о положении дел в доверенном граде. В обычное время Весы первой Киевицы успешно воплощали классический символ равновесия – с двумя одинаковыми симметричными чашами.

Нынче же Весы чуть-чуть накренились… вроде бы?

То ли да, то ли нет, – сколько ни щурься, а до конца не поймешь.

И настроение у Киевиц было соответствующее – все Трое пребывали в легкой непонятке. Так случилась беда или все-таки нет?