Подобные снимки пачками присылали консулы иностранных государств в надежде, что наследник российского престола наконец остепенится. Желательно с той, которая принесет в страну «правильную» повестку запада. Но почему-то именно Вильгельмина и ее робкая улыбка вызвали раздражение: то ли девичьим румянцем, которого я давно лишилась, то ли пронзительным синим взором. Или во всем виновата дурацкая шутка Алексея про полные губы и свежесть девичьего тела.
Он стоял близко, я ощущала знакомый аромат древесины, влажной травы и хвои. Всего пара сантиметров между нами, а чудилось, будто мы на разных берегах Невы.
— Женишься на австрийской принцессе, я уйду, — по коже пробежали мурашки, когда холодные пальцы несильно сжали горло.
Взгляд Алексея обжигал, я будто провалилась под лед. Страшно, лёгкие наполнялись водой, и дышать с каждым разом становилось все труднее. Он опустил ресницы, затем чуть-чуть склонил голову набок. На плечи давила толща воды, тяжёлые одежды тянули на самое дно.
Убивающее молчание длилось недолго, однако потрепало мне нервы и потерзало душу скрытым страхом перед цесаревичем.
— Ну попробуй, — усмехнулся Алексей, — заодно проверишь, как далеко простираются границы моего терпения. Только помни, что у поводка ограниченная длина. А ошейник на твоей прелестной шейке из украшения легко превратится в удавку.
— Это угроза?
Ответа не последовало, но я и так его знала.
Воспоминания сменились ярко-жёлтыми пятнами от электрических ламп. По мере того как мы спускались ниже, прохладный сухой воздух сменился спертостью и затхлостью. Воняло старым подвалом, мхом, застойной водой, а каждый миллиметр этого места опутывала паутина боли, ужаса, унижения и… смерти.
— Аккуратнее, порожек, — предупредил меня Рябов.
Сухая ладонь нашла мою руку, затем пальцы крепко сжали кисть и удержали от падения. Покосившись на обнажившийся край браслета, Рябов тактично промолчал. Он сразу заметил царскую чеканку и учуял мощь артефакта звериным нутром.
— Давно ты служишь? — спросила я невпопад, просто для поддержания мнимой безопасности.
Заштукатуренные стены давили, полукруглые арки и отсутствие окон нагоняли депрессию. Не хотела бы я сюда попасть. Никогда.
— Нет, ваше сиятельство, — качнул головой Рябов. — Перевели из училища...
Где-то вдалеке раздался истошный крик, я вцепилась в рукав темной формы и застыла. Вопль повторился раз, другой, затем стих. Ощущение липкого кошмара, который окутал меня с головы до ног, усилилось. На лицах многочисленных охранников не промелькнуло даже сочувствия, они оставались спокойны и неподвижны, словно каменные изваяния. Никто не отреагировал на удаленные стоны, не спросил, куда мы так спешно двигались с Рябовым.
Карточка-пропуск, документы, краткий отчет кто и с каким визитом пожаловал — все, что потребовалось для входа в лифт на нижние этажи.
— Вам лучше закрыть уши, княгиня, — посоветовал мне Рябов.
В тишине кабины, куда не проникали звуки извне, стало как-то спокойнее.
— Общественность в курсе подобных выходок охраны? — сухо поинтересовалась я.
— Простите, княгиня. Не могу знать.
Ясно, понятно. Закройте рот, ваше сиятельство. Замелькали цифры на табло, а у меня в ушах все еще гремели вопли несчастного. Сцепив пальцы в замок перед собой, я прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. А когда прозвенел долгожданный колокольчик над головой и створки распахнулись, передо мной встал Влад Ящинский собственной персоной.
Форма была испачкана кровью.