— Тихо, тихо, — руку свою тяжеленную мне на голову опустил, как кошку погладил. — Не бойся, ребёнок. Это я.

— Ааа… Точно, — я глаза протёрла и в окно глянула.

В город въезжаем. Жаль… Я не выспалась совершенно, а из теплой машины так не хочется выходить. Прям хоть плачь.

— Ладно, Катюха, — усмехнулся и продолжил что-то говорить, а я обратила внимание, что у него на правой щеке ямочка забавная.

Вот так вот и случается… Бандит бандитом, рожа убийцы, а ты влюбляешься в улыбку с ямочкой да взгляд пронзительный. А мне тогда было-то всего ничего — восемнадцать лет. Дальше будет хуже, но я пока об этом не знала. И, разумеется, не чувствовала к нему ничего из того, что чувствует женщина к мужчине. Просто присутствовало какое-то детское восхищение. Благодарность ещё, возможно.

— Катерина? — повторил с нажимом, а я обнаружила себя бессовестно разглядывающей этого большого дядьку.

— А? Что?

— «Бэ», блин! Живёшь где, спрашиваю?

— А… Вы мне у вашего магазина остановите, там недалеко, я дойду, — а самой реветь хочется, как вспомню ту хату, провонянную ссаками да бухлом.

— Адрес говори, — буркнул, глядя на заснеженную дорогу.

— Да не надо, я…

— Не трепи нервы!

— Вишнёвая, семь, — втянула голову в плечи от его рыка и почему-то подумала, что я на его месте уже давно бы меня отметелила.

К дому подъехали через полчаса и я схватилась за ручку двери. Хоть и не хотелось на мороз, но ночевать в машине мне никто не позволит. Басмач и так всех своих друзей со шлюшками бросил, чтобы меня, королевишну, домой отвезти.

— Спасибо вам… За всё, — промямлила и ручку двери дёрнула, но она не открылась.

— Не торопись. Я сейчас тебя отведу, чтобы точно домой попала. Заодно познакомлюсь с твоей мамкой. Ты же говорила, она у тебя есть, да? — в глаза мне смотрит, аж насквозь своим взглядом прошибает.

Вот же ж… Сам же знает, что я наврала. Знает и хочет меня мордой в это враньё ткнуть. А мне как-то не по себе от мысли, что сейчас весь из себя крутой Басмач зарулит в нашу хату, а там Пуся со своей сожительницей наркоманкой. И лежанка моя вонючая, грязная. А рядом Сенька побитый валяется. Отчего-то стыдно стало. Так, словно я одна из тех алкашей, у которых всё в жизни было, а они на водку свои семьи поменяли, да квартиры пропили.

— А может не надо? — с надеждой вглядывалась в его лицо, спокойное, расслабленное.

— Надо, Катюха. Не люблю, когда мне врут. Вот сейчас и посмотрю, с кем ты живёшь.

И зачем ему всё это, спрашивается? Я могла бы ещё понять желание отмечать рождение сына с проститутками, но чтобы по притонам лазить… Странный всё-таки мужик. До опупения странный.

— И что? Для чего вам это?

Он на несколько секунд замолчал, словно задумался.

— Сам не знаю, — плечами пожал и вздохнул. — Но если уж припёрся, то гляну. Может тебя там обижает кто.

Да, ему бы сейчас не кожанка чёрная, а белое пальто подошло бы. Прям благородство во плоти.

По дороге до хаты думала, как достучаться до Пуси. Этот трус постоянно закрывает дверь около одиннадцати вечера, а сейчас-то уже за двенадцать перевалило, наверное.

Но дверь не была заперта. Вернее, не так. Двери вообще не было. Только щепки вокруг, словно бомбу кто кинул. А вот это уже не хорошо…

— О, мне уже здесь нравится, — пробубнил Басмач и, брезгливо убрав двумя пальцами старую простынь с желтыми пятнами, которой был завешен вход, вошёл первый.

Нам навстречу вылетел переполошенный Пуся, а за ним его подстилка, как ни странно, оба трезвые и даже не обдолбанные.

— А это кто такой? — прошипела сука, оценивая корыстным взглядом бандюка.