Теперь вороны начали хрипло кричать и из чащи леса. Роланд машинально отметил, что крики стали тревожными и больше не походили на вопли ссорящихся пернатых: похоже, их что-то вспугнуло. Однако ему сейчас было чем занять свои мысли, чтобы думать еще и о том, что могло напугать ворон, так что он просто переключился и вновь сосредоточил все внимание на Сюзанне. Сейчас нельзя расслабляться, иначе он рисковал нарваться еще на одну, на этот раз не столь игривую колкость. И кого надо будет за это винить? Кого же, как не учителя? Разве не он учил ее огрызаться и показывать зубы? Учил их обоих? Разве в этом не весь он, стрелок: вдруг взбрыкнуть, сорвать пару правил строгого ритуала и переврать несколько стройных нот катехизиса? Разве он (или она) – не сокол в человеческом обличье, натасканный на то, чтобы клевать по команде?

– Нет, – сказал он, – это не камни.

Она приподняла бровь и снова заулыбалась. Теперь, когда Сюзанна поняла, что он не станет орать на нее, как это частенько случалось, когда она капризничала или делала что-то не так, замешкавшись, в ее глазах снова мелькнул этот насмешливый блеск – солнечный зайчик на стали, – который ассоциировался у Роланда с Деттой Уокер.

– Правда? – Насмешка в ее голосе была по-прежнему добродушной, но Роланд чувствовал: если сейчас он даст ей малейшее послабление, насмешка станет злобной. Она уже вся напряглась и начала выпускать коготки.

– Да, это не камни, – также с насмешкой ответил он, опять улыбаясь, но теперь улыбка его стала суровой. – Сюзанна, ты помнишь беложопых мудил?

Улыбка женщины стала медленно угасать.

– Беложопых мудил из Оксфорд-Тауна?

Улыбка погасла.

– Ты помнишь, что эти беложопые мудилы сотворили с тобой и твоими друзьями?

– Это была не я, – отозвалась она, – а другая женщина. – Но в глазах у нее застыло угрюмое выражение. Он не любил, когда она так смотрела, и в то же время ему нравился этот взгляд. Это был правильный взгляд, говоривший о том, что растопка уже разгорелась и скоро займутся большие поленья.

– Да. Это была другая. Нравится это тебе или нет, там была Одетта Сюзанна Холмс, дочь Сары Уокер Холмс. Не ты нынешняя, а та женщина, которой ты была тогда. Помнишь пожарные шланги, Сюзанна? Помнишь золотые зубы? Ты видела их, как они сверкали, когда тебя и твоих друзей поливали из шлангов в Оксфорде? Как сверкали зубы, когда над вами хохотали?

Она им рассказывала об этом и еще о многом другом в долгие-долгие ночи, пока догорал костер. Стрелок понимал далеко не все, но слушал внимательно. Слушал и запоминал. В конце концов боль – это тоже орудие. Иногда самое лучшее.

– Что с тобой, Роланд? С чего вдруг ты решил мне напомнить весь этот вздор?

Теперь угрюмые ее глаза загорелись опасным огнем. Роланду они напомнили глаза Алена, когда неизменно добродушного Алена что-то все-таки выводило из себя.

– Камни – это те люди, – сказал он мягко, – которые заперли тебя в камере, где ты обмочилась. Люди с собаками и дубинками. Которые называли тебя черномазой дырой.

Он указал на камни, проведя пальцем слева направо.

– Это тот, кто ущипнул тебя за грудь и рассмеялся. Это тот, кто сказал, что тебя надо раздеть и проверить, не прячешь ли ты чего в заднице. Вот это тот, кто обозвал тебя шимпанзе в платье за пять сотен долларов. Вон тот колотил по колесам твоей коляски своей дубинкой, пока тебе не стало казаться, что этот грохот сведет тебя с ума. Вон тот назвал твоего друга Лео гомиком-коммунякой. А этот последний, Сюзанна, это Джек Морт.

– Да. Эти камни. Эти ублюдки.