Правда, симпатии у неё в классе всё-таки были, и первая среди них – Светик, по прозвищу Семицветик, бледная девочка, с жидкими бесцветными волосиками, носом бульбочкой, поражавшим двумя совершенно круглыми дырками. Печать задумчивости часто посещало худенькое личико. Светик морщила лоб, пытаясь сообразить то, что в отсутствие опыта трудно поддавалось анализу. Порой ей это удавалось. Происходила девочка из семьи профессора-гуманитария, где высокий уровень культуры обеспечивал очень скромный достаток. Профессор на спецшколу не тянул, но его жена работала в аппарате ЦК на Старой площади. В каждом слове и движении этой женщины сквозило бремя ответственности за важное государственное дело, поэтому школьная директриса вела себя с нею угодливо и осторожно. Машинистку возила на службу казённая машина, а муж и дочь довольствовались метро.

Природную доброту и естественность Светика одноклассники ценили мало, но Ляле она нравилась – не надо выпендриваться или напрягаться, чтобы не попасть на розыгрыш, часто обидный. А показать, что больно – нельзя, слабых активно презирали. Света слабой тоже не числилась, могла дать отпор, правда словесный, но очень действенный, потому что соображала быстро и говорила метко и едко. Ляля при необходимости предпочитала применять бойцовские приёмы, которым обучалась в спортивной секции. Девочки прекрасно дополняли друг друга и вместе чувствовали себя уверенней. Существа противоположного пола их пока не занимали. Исключение делалось для Ромки – крупного брюнета с мягкими, чуть расплывшимися чертами лица и яркими серыми глазами. В классе имелись ребята и поинтереснее, но Ляля не терпела дураков и зазнаек. С Ромой она сидела за одной партой с первого класса, и с первого дня он смотрел на соседку влюблёнными глазами. Такими же взглядами награждала Рому Семицветик, но исподтишка: во-первых, стеснялась, во-вторых, попахивало соперничеством, а то и предательством. Таких грехов за Светиком не водилось.

Роман Брагинский был единственным ребёнком в семье известных московских адвокатов, людей очень занятых, поэтому воспитывала Рому тихая интеллигентная бабушка с твёрдыми понятиями, передававшимися из поколения в поколение.

– Что ты получил сегодня по алгебре? – деликатно спрашивала бабушка.

– Четвёрку! – с гордостью докладывал внук, которому точные науки давались с превеликим трудом.

Старая еврейка сокрушённо качала аккуратной причёсанной седой головой:

– Ты должен учиться лучше других и быть трудолюбивее других. Иначе нам нельзя.

– Кому нам?

– Гонимому народу. Эта земля не наша. Наша земля – камни.

– Бабуль, ты опоздала со своими правилами, – весело ответил внук. – Посмотри на маму с папой, на их друзей, обрати внимание на фамилии лучших врачей, шахматистов, музыкантов, композиторов. Да! Чуть не забыл сатириков! Антисемитизм вышел из моды. Теперь евреи не только открыто гордятся, но даже кичатся принадлежностью к избранной нации. Пора забыть старые предрассудки, все эти обиды: черту оседлости, погромы, геноцид.

Старуха зажмурилась, как от боли, и покачала головой.

– Свою историю забывают только глупцы. Нас слишком мало, и мы рассеяны по всем странам. Если забудем – вымрем. Чеченцы никогда не простят русских, но притворяются, потому что хотят сохранить свой род. А русские готовы всех простить, потому что пока – они всё ещё большая нация.

– Ты что-то не то говоришь.

– То.

– Я не хочу этого слушать.

– Не слушай. Ты свободный человек.

– Я тебя не понимаю.

– Когда-нибудь поймёшь. Ты умный ребёнок.

Несмотря на пристрастие к серьёзному чтению и раннее приобщение к жестоким историческим параллелям, Рома был свойским, беззлобным и, взлелеянный доброй бабушкой, обожал женское общество. На сестричку для него родители времени пожалели, а ему очень нравились девочки. В детстве Рому занимали не машинки и автоматы, а исключительно куклы и животные. В третьем классе он подарил Ляле на день рождения свою лучшую игрушку – присланную папиным знакомым из Израиля серую замшевую крысу с большими ушами на шёлковой розовой подкладке. Он брал игрушку с собой в постель, целовал на ночь и несколько раз даже поливал слезами, поэтому крыса выглядела уже не совсем новой, но оставалась жутко любимой и лишиться её было отчаянно жаль. Целый год мальчик боролся с чувством собственника, а попросту говоря – с жадностью, однако через крысу соседке по парте передавалась частичка его нежности, и дарение состоялось.