От этих более чем странных мыслей Сенявина отвлек другой человек.

Его присутствие Профессор обнаружил сначала по запаху перегара и лишь затем, обернувшись на запах, увидел у себя за спиной мужика, тоже в ватнике, но без ушанки, без удочки и явно не старика.

– Слышь, отец, я вот что хотел у тебя поинтересоваться. Позволишь? – спросил подошедший.

– Давай, интересуйся, – миролюбиво ответил Профессор; он любил разговаривать с «народом», но на всякий случай расправил широкие плечи.

– Ты мне скажи, зачем вашему патриарху такие дорогие часы? Говорят, они тысяч тридцать стоят.

Сенявин опешил. Мужик же продолжал наседать:

– Долларов, а не рублей! И если даже, как они нам объясняют, ему эти часы подарили, то зачем их, скажи, всем показывать и злить людей? Вот как ты, интересно, на этот вопрос людям ответишь?

Лицо Профессора теперь стало как на портрете Тургенева, писанном художником Алексеем Алексеевичем Харламовым. То есть суровым и умным стало лицо.

– А ты видел эти часы? – спросил Андрей Владимирович.

– Да у нас вся деревня о них говорит!

– А сам-то ты видел?

– Ну, видел… по телевизору, – кивнул головой мужик, но было заметно, что врет и не видел.

– И видя патриарха по телевизору, ты только на часы его смотрел? – прищурившись, спрашивал Профессор.

– Ну да… То есть нет… Еще люди говорят, что он для какого-то своего что ли родственника…

– А ты не знаешь, что люди про тебя говорят? – перебивая, спросил Сенявин.

– Я-то здесь с какого боку? – удивился мужик.

– С того самого, что ты уже все мозги свои пропил. Так люди про тебя говорят, – почти ласково объявил Профессор, но еще шире раздвинул плечи, опять-таки на всякий случай, хотя мужичонка с виду был неказистый.

Тот, однако, совсем не обиделся и весело воскликнул:

– Ну так правду говорят! И что мне еще пропивать, кроме мозгов? У меня ни часов таких, ни родственников с квартирами!

Профессор растерялся от этого быстрого и радостного согласия. А мужичонка этим воспользовался и сказал:

– Ты на меня, отец, не сердись. И за патриарха не обижайся. Я ведь это так только, чтобы с тобой разговор наладить. Ты, я вижу, правильный человек и народом не брезгуешь. А мне сейчас… мне, сам видишь, очень нужно поправиться. Как у вас говорится, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Не поможешь?

Несколько бранных ответов рвалось из сердца Профессора, но он их все подавил разом, и дабы они снова не высовывали свои кусачие головы, отвернулся от собеседника и решительным шагом направился к выходу из поселка.

И у себя за спиной услышал вроде бы злое, но каким-то почти душевным тоном произнесенное:

– Ясное дело. Зачем ему, бороде картавой, тратиться на таких, как я? Он лучше своему патриарху снесет, на часы, на хоромы…

К базе Профессор подошел с гневным лицом, держа в руке палку, которую разглядел на обочине и подобрал в том месте, где начинался асфальт.

Помахивая этой палкой, Сенявин прошел мимо ворот и направился к тому месту, где час назад видел дохлую кошку.

Но кошки там больше не было. На ее месте лежал старый стоптанный тапок.

Сенявин с силой ударил по тапку палкой. Сухая палка разломилась, конец ее подскочил и ударил бы Профессора по лицу, если бы Андрей Владимирович вовремя не увернулся. А тапок даже не сдвинулся с места, будто прилип к асфальту.

Профессор же вернулся на базу.

В длинном доме уже начался завтрак.

Телеведущий первым пожелал Профессору доброго утра, одарил быстрой лучезарной улыбкой и сразу же как бы перестал его видеть, причем еще до того, как Сенявин успел завершить встречное приветствие.