Плавание же по Гейрангер-фьорду вообще потрясло нетронутыми природными пейзажами и тишиной, так что туристы предпочитали не включать громкую музыку и переговаривались больше взглядами да шёпотом.

Купаться в чистейшей воде фьорда, однако, не рискнул никто, хотя лайнер причаливал к берегу и к островку под названием Хёльмсдаль и дважды останавливался напротив знаменитых водопадов «Семь сестёр» и «Фата невесты».

На что Саблин был человеком рационального склада, но даже на него настолько подействовала северная красота норвежского приморья, что он не отходил от Леры и не стеснялся лишний раз сфотографировать её на айком на фоне гор, водопадов и старинных деревянных построек.

Прохор какое-то время чувствовал в груди стеснение, будто обманывал кого-то, прежде всего Устинью, потом расслабился и предался созерцанию величественных природных красот вместе со всеми. Его первый романтический порыв к девушке прошёл, и он забыл о своём обещании «родичу» из одиннадцатого числомира побольше уделять ей внимания.

Впрочем, Устю его поведение не смущало. Если она и ощущала некоторое угасание чувств друга, то не показывала виду.

Двенадцатого июня туристы вернулись в Берген и снова поселились в том же отеле «Фёст Отель Марин». Взяли по сьюту. Как заявил Саблин:

– Гулять так гулять! Когда ещё придётся побывать здесь в такой компании. А обыденная жизнь и так ждёт нас дома.

Вечером прошлись вчетвером по знаменитой ганзейской набережной Брюгген, полюбовались старинным купеческим центром и церковью Святой Марии, зашли в усадьбу Эдварда Грига, чтобы поинтересоваться, как жилось знаменитому музыканту и композитору.

Посидели в ресторанчике «Нэрёй» на набережной, позволив себе пропустить по бокальчику местного вина. Заказали всё рыбное, как бы прощаясь с Норвегией: креветки, маринованные в карри, лосось с соусом из сметаны и щавеля, плюс запечённый мусс из судака.

– Не проспите завтра, – заметил Саблин, когда они расставались у двери номера, в котором остановились Прохор и Устинья. – Самолёт вылетает в десять, в аэропорту надо быть в восемь, и выезд, соответственно, в половине седьмого.

– Не проспим, – пообещал Прохор, на самом деле подуставший, собравшийся искупаться и лечь спать.

Устинья вошла в номер, остановилась посреди комнаты, медля раздеваться.

– Первым пойдёшь в душ?

Прохор понял, что она ждёт от него каких-то действий, но тоже медлил, мечтая больше о компьютере, а не об интиме.

– Ты понимаешь…

«Не жуй опилки! – раздался вдруг в голове сердитый голос. – Опять за своё? Она же чувствует, что ты равнодушен к ней. Ты её не любишь?»

«Ты? – оцепенел Прохор. – Одиннадцатый?!»

«Я, чёрт возьми! Противно видеть тебя таким… слизнем! Неужели даже угроза исчезнуть не оживит в тебе мужика?!»

«Я мужик…»

«В постели? Этого мало!»

«Угроза твоя что-то никак не реализуется».

«Когда реализуется, поздно будет что-либо предпринимать! Я вернусь через час, думай, не обижай её!»

Голос в голове пропал.

– Что с тобой? – услышал он голос обеспокоенной Усти. – Сердце схватило?

Он очнулся.

– Нет… вспомнил кое-что… пойдём посидим в ресторанчике?

– Мы же поужинали.

– Просто так посидим, послушаем музыку, шампанского глотнём.

Устя свела брови к переносице.

– Что с тобой? Ты какой-то… потерянный.

Прохор увидел тревогу в глазах подруги, почувствовал её заботу, тепло, любовь, порывисто притянул к себе и поцеловал.

Она замерла с закрытыми глазами.

– Ты… странный…

– Я знаю. Какой есть. – Он ещё раз поцеловал её, смакуя мятный вкус поцелуя. – Давно хотел тебе сказать…

– Говори.

– Я… – он помолчал, борясь с самим собой, вспомнил злой мысленный голос «родича», закончил: – Люблю… тебя.