Агнес подавила улыбку, менее неприкрытого прощупывания не придумаешь.

– Уверена, вы уже слышали. Бен не наш ребенок. Мы его усыновили.

– Я и правда кое-что слышала, люди сплетничают, вы же понимаете. Но я не хотела делать предположения насчет того, что вы, возможно, не хотите рассказывать.

– Лучше не скрывать. – И Агнес ощутила укол католической совести, как только слова сорвались с губ ее собственного замаскированного передвижного модуля. – Кстати, его настоящая фамилия Огилви, на случай, если с нами что-нибудь случится, а ему понадобится знать.

Марина кивнула.

– Понимаю. Я запомню.

– Бен рано лишился родителей. Они оба работали на бобовом стебле – знаете, космический лифт? На Западе-17. Они находились в передвижной мастерской за пределами атмосферы. Произошла утечка воздуха, декомпрессия. Если подумать, еще поколение назад подобная авария была совершенно невозможна. Их сын оказался в детском доме, где я раньше работала. Но мы с Джорджем уже подыскивали место вроде этого, и оказалось, что родители Бена планировали откладывать деньги, чтобы потом уволиться с работы и отправиться куда-нибудь. И мы подумали, почему бы не дать Бену жизнь, которую желали его родители? И мы подали документы на усыновление…

И на последних этапах их отчаянного ожидания Лобсанг, оставаясь в тени, нарушил целую кучу правил, пока Агнес терзалась сомнениями, сможет ли она, робот, заменить мать трехлетнему мальчику.

– И вот вы здесь, – сказала Марина и чокнулась стаканом с Агнес. – И я, например, рада знакомству. Уверена, вы трое прекрасно со всеми поладите.

– Вместе с кошкой – четверо, – улыбнулась Агнес. – Спасибо, Марина.

– Слушайте, мы идем на охоту за пасхальными яйцами. Послезавтра на рассвете.

– Охота за пасхальными яйцами?

– Так мы ее называем. Я знаю, что до Пасхи еще далеко. Приходите и увидите. А теперь не можем же мы допустить, чтобы все веселье досталось нашим мужьям…

Охота за пасхальными яйцами намечалась на утро одного из последних дней уходящего лета – пятого для Агнес в этом лесу.

Выходили на рассвете, как и говорила Марина. Как жена фермера, Агнес уже привыкла вставать рано, но проснулась с головокружением, странно дезориентированная.

Ее искусственное тело нуждалось в пище и питье, из которых извлекало различные биохимические вещества. И оно было запрограммировано на перерывы каждую ночь, похожие на настоящий сон, заполненный искусно смоделированными сновидениями. Если бы эти особенности уже не были запрограммированы, она бы на них настаивала. Как можно даже с натяжкой считать себя человеком, если ты не ешь и не спишь? После шестнадцати лет в новом теле и различных модернизаций аппаратного и программного обеспечения она достаточно хорошо знала себя, чтобы понять: эти странные ощущения никак не связаны с ранним подъемом или непривычной пищей, которую она ела с момента прибытия, или даже с самопальным виски, которое пила на танцах. Нет, это больше походило на синдром смены часовых поясов: скверна современной жизни, к которой она всегда была чувствительна и потому избегала длинных путешествий. Или на легкую дезориентацию, которую она всегда испытывала, когда переводили на час местное время.

И еще слабое, но устойчивое чувство тревоги.

Агнес занялась обычными утренними делами. Приняла душ в гондоле – тоже очень по-человечески, оделась и наскоро позавтракала, все время стараясь игнорировать легкую тревожность. Она не желала просить Лобсанга проверить ее системы через автоматическую самодиагностику. Ведь она старалась жить как настоящий человек.