— Мал ещё курить.

На том и замолчали. Он молчал о своём, а я — о своём. Только в итоге, всё равно к одному придём, слишком тесно переплелись наши судьбы.

— Почему именно она? — спросил через некоторое время малец и я пожалел, что не дал ему сигарету.

Лучше бы молчал, честное слово. Мне откуда знать, почему она? Первая попалась под руку потому что.

— Так вышло.

— Ты её любишь? — парень повернулся ко мне и, скрывая свою боль, посмотрел в глаза. — Лену любишь?

— Нет.

— Трахаешь просто? — в корень зрит парень.

— Да.

— А маму?

— Я не знаю, Сань. Сложно всё это.

— Тебе сколько лет?

— Тридцать.

— А маме тридцать пять… Ты поэтому ей изменяешь? Она старая для тебя?

Я хмыкнул. Веснушку годы пощадили, о чём говорит и её совершенное тело и всё ещё юное лицо.

— Нет, конечно.

— Тогда почему? Зачем вы так поступаете с… Мамой? — парень был в отчаянии, с трудом сдерживался, чтобы не заплакать, только пацанячья гордость и держала его.

Я бы даже понял, если бы он не сдержался и начать размазывать по лицу сопли. Но нет. Он держался, копил в себе эти ядовитые эмоции и это пугало даже меня. Уж я-то знаю, чем всё может вылиться.

— Я не могу тебе этого объяснить. Когда-нибудь поймёшь.

Он склонил голову и, сцепив руки в замок, застыл. Да, хреново, конечно. Некрасиво вышло. Только это жизнь. По-другому не бывает.

— Отдай её мне.

Вот тут я, конечно, прихуел, что называется.

— Ты о Ленке, что ли?

— Да. 

19. ГЛАВА 19

— Нет. Я запрещаю тебе видеться с ней. И мы закроем эту тему, — предупреждающе вытянул руку вперёд, принуждая пацана заткнуться. — Она шлюха. Скажи, зачем тебе шлюха? Если бы ты не сох по ней, тогда ладно, я бы позволил. Мне, в принципе, плевать, кого ты трахнешь впервые. Хочешь, я тебе десять таких приведу? Будешь пялить их по очереди. Да хоть что с ними делай. Но эта сука тебе не нужна, поверь мне, парень. Она выдерет из твоей груди сердце и на твоих же глазах безжалостно его растопчет. Вот скажи мне, зачем ты сегодня пришёл к ней?

Сашка нахмурился.

— Мама послала. Тёте… Лене нужно было диван собрать новый.

Наивный, зелёный дурак.

— Какой нахрен диван? Нет у неё никакого нового дивана. И старый собран ещё до твоего рождения. Она хотела, чтобы ты бунт устроил, вот как сейчас. Чтобы к мамке побежал жаловаться. Чтобы про меня рассказал, какой я урод. Она выгоду свою преследует. Такие, как она всегда используют. Они не меняются. Они не умеют любить. Открой глаза, Сань. Шлюха не может стать хорошей девочкой, лишь потому, что ты её любишь. Проблядь останется проблядью, как бы ты не растекался лужей у её ног. Она вытрет о тебя свои ноги и пойдёт дальше.

Парень весь ссутулился и, казалось, стал старше лет на пять, а то и все десять. Да, вот такая вот она, жизнь, пацан.

— А ты не боишься, что я маме расскажу? — не то шантажировать меня пытался, не то любопытствовал.

Впрочем, какая нахрен разница? Узнает Марина, и что дальше? Возненавидит меня ещё больше? Так больше уже некуда. Хотя отчего-то мне кажется — плевать ей. Не те она чувства ко мне испытывает, чтобы ревновать.

— Не боюсь.

Пацан вскинул голову.

— Почему? Тебе всё равно? Тогда зачем тебе моя мать?

Как же достали меня уже этим вопросом дурацким. Я сам, бля, ответ на него не знаю! Не могу её оставить. Думал уже, и не раз. Но оставить не могу. Любую могу иметь, а хочу только её. Иногда мне кажется, что я сломаю её, но не остановлюсь. А может остановлюсь, когда сломаю.

— Поехали домой, Сань. Ко мне. Потом я привезу твою мать и Ксюшу. Поужинаем вместе. А ты реши пока, хочешь ли ей рассказывать.