Сравнение с розовым кустом терпимое, даже приятное. Да и маменька сказала, что платье мне очень идёт. Благосклонно покосившись на остряка, я немного утихла, уже добродушно тряхнув свою жертву. В конце концов, это я его случайно уронила. Бедный тонкий шнурочек.

— Миса, — подсказала, все ещё держа его за шкирку и с удовольствием ощущая на себе взгляды остальных. Пусть видят мою силу. Я уже позабыла о том, что хотела быть словно бабочка. Нет, я хочу вести себя достойно, как истинная высокородная. Возможно, он просто запамятовал о манерах в пылу игры. — Осторожно, МИСА.

Мне легко держать его на весу.

Осознав моё преимущество в физической мощи, змееныш перестал извиваться.

— Осторожно, миса, — послушно произнес он, и я удовлетворенно поставила его на ноги.

— То-то, — гордо произнесла вслух.

Поняв, что представление закончено, дети разочарованно выдохнули и волчонок мгновенно хлопнул по плечу соседа, тут же отпрыгивая.

— Теперь ты водишь!

Все тут же со смехом разбежались в стороны, забыв о стычке. Я нацелилась на то, чтобы встать рядом с волчонком, и уже побежала в его сторону, как почувствовала, что в мой шаг что-то вмешалось, ноги запутались друг об дружку, и я с грохотом рухнула на траву.

Кажется, все содрогнулось. Веса-то во мне много.

— Подрубил шнурок розовый куст, — смешливо прокомментировал бычок, и я с досадой глянула вверх.

Сверкая широкой злой улыбкой, змееныш показал мне неприличный жест. Вот глист! Подножку подставил! Стало обидно и из-за коварного приема, и от жеста, и из-за комментария, и из-за того, что валяюсь сейчас на траве в нарядном платье, и никто не подает мне руку, будто я не благородная миса, а...

— Розовый хряк! — озвучил мысль змееныш. — Больше всего ты похожа на розового хряка, миса.

Последнее слово он произносит издевательски вежливо. У меня бы слёзы брызнули из глаз, но, слава Порядку, есть исконная ярость. Ярость, которая заставляет меня рывком вскочить на ноги и сбивая детей, словно лёгкие игрушки, броситься в погоню за обидчиком.

Затопчу глиста!

— Берта! Стоп! — отец возник словно из ниоткуда. На этот раз за шкирку подхватили уже меня. Я брыкалась, орала, ревела раненым зверем. В этом виде меня и передали матушке. Ну а потом и вовсе отсадили к пожилым в наказание.

Я видела, как змееныш издалека ухмыльнулся и сказал одними губами что-то.

У меня не такое хорошее зрение, чтобы читать по губам, но я почему-то уверена, что он сказал: «Корова».

Ненавижу Змей!

— Берта... — уже вечером матушка вздохнула, пытаясь собрать мои взлохмаченные волосы в приемлемый пучок. — Ты должна учиться держать себя в руках. Не показывай свою Силу мальчикам, они этого не любят. Просто будь как нежная телочка, понимаешь? Мирная, ласковая... Вот посмотри на сестер: они мальчикам уступают, поэтому их никто не дразнит и не обижает. Наоборот, помогают и выручают. А тебя... Сколько же синяков на коленях!

Она бессильно всплеснула руками, и пошла к шкафу за мазью.

— Угу, — буркнула я, ковыряя оторванное кружево.

Сестрам легко уступать, они же даже близко не могут победить. А я-то могу! Это же глупо, не побеждать, когда можешь, разве нет?! Это как не смотреть, если у тебя есть глаза, разве нет?! Я насупилась.

Матушка подтянула поближе мои подбитые коленки и нежно прикоснулась губами к синякам.

— Ради меня, Берта. Попробуй, это очень важно — для меня, для тебя, для твоего будущего, рыжуля, — заглянула мне в глаза. Глаза у мамы огромные как озера с бесконечными пышными ресницами. — Просто, когда тебе покажут силу, ты свою не показывай, а скромно улыбнись и изо всех сил восхитись, понимаешь? Так надо стараться делать.