— Да ладно! — Было отчего глаза вытаращить.

А Лукерья от такого интереса к ее сплетням даже выпрямилась горделиво, глазами засверкала.

— Ей-ей, не вру! Как есть сожрали! Косточек даже не оставили! Искали его целой дружиною, нашли кусты поломанные, под ними кровь да остатки одежи. А там след, волокли его… Да видать сожрали по дороге, след в самые дебри завел.

— Ужас какой!

— Вот! ты уж тут осторожна будь, ведьма, волков нынче немеряно развелось. Мужики наши на охоту собираются, стало быть, мстить за княжича.

Марика только головой покачала удивленно. Мстить? Диким зверям? И какой в этом толк?

— Потому и ходи только по тропам заповедным, — напомнила она простую истину бабе. — И детей далеко в лес не посылай.

— Да уж, страшное дело, — кивнула кузнечиха и добавила: — Ежели клюковка еще будет, или кровяника, или еще что — ты на рынок приноси, в этот год ее хорошо продать можно будет.

— Поняла, принесу.

Кузнечиха с дочкой ушли, а Марика в короб заглянула и снова порадовалась: сыру целую головку положили, не пожадничали. Хорошо, хватит надолго.

6. Глава 5. Ведьмины милости

— Слыхал, поди, Олег? — спросила весело раненого своего, когда в избу воротилась. — Волки тебя, горемычного, сожрали. Беда-то какая!

— Тебе бы все насмешничать, ведьма, — не остался в долгу княжич. — Хорошо ж ты меня спрятала. Часто так… прячешь кого-то?

Спросил и дыхание затаил: очень вдруг важно стало узнать, бывают ли тут другие мужчины.

— Ты первый. Больше дураков с бером брататься нет, — не заметила подвоха Марика. — Вот что, друг мой сердешный, если ты уже оправился, помоги воды натаскать. Помыться бы мне, а то непонятно, от кого тут звериным духом несет, от зайчатины или от меня.

— От меня несет, — угрюмо проворчал Ольг. — Проведи до колодца.

— Родимый, откуда колодец в лесу? Тут недалеко ключ под деревьями славный. Я в ручье мылась летом, а сейчас холодно уже. У меня там, за сарайчиком, бочонок есть, дождевой водой наполненный. Надо ведро взять да нагреть. Дай-ка раны твои погляжу, можно ли тебе уже мыться?

Ольг безропотно поднялся, позволяя размотать длинные тканевые полосы. Снова касание этих бесовский пальцев вызвало не боль, не страх, но волну жара. Приворожила она его, что ли? Да еще мыться она собралась — сдурела баба совсем. Ему куда — на завалинку? И подглядеть нельзя, и потрогать. Как собачка будет. Ну уж нет, не позволит он так с собой!

— Заживает на тебе, княжич, как на собаке, — довольно сообщила Марика, и Ольг зашипел возмущенно. Вон оно, правильно и подумал. Пес он для нее безгласый. Или брехливый даже, но не укусит.

— Больно? — встревожилась травница. — Где?

— Нормально. Дай хоть прикрыться чем, за окном не лето. Рубашка моя, наверное, в печке сгорела?

— На бинты пошла. Там нечего и зашивать было. А что я тебе дам-то? Ты большой. Мое платье и не налезет.

Опять издевается! Весело ей. А Ольга уже подтрясывает от злости пополам с похотью. Хочется ей рот заткнуть. И чтобы она не смеялась над ним, а стонала под ним.

— Ладно, сиди уж так. Я тебя оботру тряпицами, сейчас только нагрею воду… А потом уж не обессудь, мне волосы вымыть нужно и все такое. Потерпишь.

Ольг скрипнул зубами, но возражать не стал, кто он такой, чтобы тут командовать? В ножки кланяться должен за милость ее, а не ныть.

— Дай хоть ведро донесу, — проскрипел.

— Чтобы ты мне тут сомлел от боли? Или разлил воду? Забудь. Без тебя сто лет жила, справлялась же как-то. И теперь справлюсь.

А потом она его мыла, и Ольг страдал. Наслаждался каждым движением влажной тряпицы, каждым прикосновением пальцев, понимал прекрасно, что она видит его реакцию… но тронуть ее не смел.