При упоминании дознавателя я споткнулась, и резко закашлялась, чтоб не выдать своих эмоций. Проклятье, вот почему я так реагирую, даже просто произнося его имя вслух?!

Но мама, кажется, ничего не заметила.

- Да она меня просто ненавидит! – поспешно выдала я, заканчивая фразу.

- Глупая ты у меня еще. И слишком эмоциональная. Я бы списала все на твое положение, но ты и до этого была такой, - улыбнулась мама, протягивая руку и дотрагиваясь до моей щеки, - а ректор Глоствер была очень добра ко мне когда-то, оставив работать и жить здесь, вопреки всем правилам. Так что мы должны быть ей благодарны.

Ага, по гроб жизни! И пусть издевается, как хочет, ведь не выставила беременную женщину на улицу! Эх, мама, наглее нужно быть, и хитрее, а то так всю жизнь и будем на задворках!

Я чуть ли не с жалостью поглядела на женщину, которая, несмотря на легкие тени вокруг глаз и грусть, была по-прежнему очень красива. Именно той красотой, какой нередко наделяют на рисунках женщин – мягкая, хрупкая, словно излучающая доброту всем своим обликом. Просто удивительно, что мама до сих пор одна!

Хотя, где бы ей найти себе мужчину? Ведь сидит в академии круглосуточно!

- Мам, - осторожно спросила, садясь на кушетке, - а ты бы не хотела завести еще отношения? Ты ведь еще молодая…

Женщина вспыхнула, но тут же скрыла смущение смехом.

- Какие отношения для будущей бабушки, дочь? – смеясь, ответила она, и даже я улыбнулась от понимания, что это правда, - не болтай глупости, мне вполне хватает того, что есть. Давай-ка поднимайся, кажется, у тебя уже ничего не болит.

Я дотронулась до виска, с удивлением осознав, что голова и вправду прошла. Теперь можно и позавтракать, а затем бежать на поле…

- Спасибо. Но ты все-таки подумай, может, найдешь себе какого-нибудь дедушку!

- Иди уже! – легонько шлепнула меня мама, но я заметила промелькнувшую в ее глазах грусть.

А, может…

- Мама, а мой отец…

- Готовься к соревнованиям, милая, а мне надо успеть помыть здесь все перед дневной сменой. Желаю вам победы!

Вот так и заканчивался наш каждый разговор об отце. Всегда податливая мама проявляла здесь удивительную твердость, не рассказывая о нем ничего. И как бы я не пыталась, расколоть ее мне ни разу не удалось.

В раздевалке было оживленно, и, как всегда перед игрой, немного нервно. Коул с Брейди махнули мне со скамейки, Милара сухо кивнула, а переодевшийся Алекс сделал знак рукой, прося поговорить наедине.

Мы вышли, и, едва дверь за нами закрылась, я оказалась к парню слишком близко.

- Как ты? – без вступления начал он.

Я отодвинулась, отмечая волнение со стороны бывшего.

- К игре готова, - о большем ему знать не обязательно.

- Я перестроил схему выхода. Ребята уже в курсе. Теперь ты предзамыкающая…

- Зачем это?! – зло воскликнула я, - я всегда шла после тебя, и меня это устраивает! Почему теперь мне место самого слабого игрока?!

- Это не слабый игрок, это…

- Давай начистоту, Алекс. Уж не мне рассказывать, за кем на «полосе» лучше всего идти. Мы с тобой вместе построили эту схему, и она рабочая, так что говори, какого хрена?!

- Хочешь знать? – Алекс вновь шагнул вперед, оказавшись ко мне вплотную, и я невольно задержала дыхание. Знакомый аромат привычно потек в горло, но ничего, кроме раздражения, я не ощущала, - я двигаю тебя, не потому, что ты стала хуже играть. А потому, что волнуюсь, Кайли. За тебя. Мы ведь друг другу не чужие люди, помнишь?

У Корсарка что, отшибло память? Или это не он уверял весь педсовет, что между нами «ничего не было»?!

- Лучше волнуйся за тех, кто в этом нуждается, - фыркнула, выскальзывая из-под его взгляда. – А схему и прочее не трогай. Я в состоянии играть, и хватит уже об этом!