Но Вика не кричит, в истерике не бьется. Она лишь смотрит на меня, а в глазах ядовитая обида разлита, как мертвое море, в котором я тону.

Захлебываюсь.

И чувствую себя самым последним ничтожеством.

- Отец знает, кого в жены взял? Или у вас свободные отношения? – спрашиваю, чтобы сбросить непонятно откуда взявшийся груз вины с сердца.

Я ведь не заставлял ее мужу изменять.

Сама согласилась, и удовольствие получила немалое. Я ведь помню…

- Ратмир, прошу…

- О чем, милая? О чем ты просишь? – пальцы покалывает от желания зарыться в ее волосы, и я так и делаю – пропускаю из сквозь пальцы, вспоминая, как красиво они смотрелись на подушке. - Не говорить ничего отцу про нас?

- Да! Молчи, пожалуйста, иначе…

Вика прерывается, не решаясь договорить.

- Иначе он убьет тебя, птичка? – предполагаю я.

Она морщится, и качает головой в сомнении.

- Не волнуйся, - отстраняюсь от девушки, и это стоит немалых усилий над самим собой. – Я ничего ему не скажу. Пока не скажу. Нужно обсудить юбилей деда, вот зачем я пришел.

- И только? – выдыхает Вика, заглядывая мне в глаза.

Ложь пытается распознать.

Нет, не только юбилей деда мы с отцом будем обсуждать. Но тебе, милая, об этом знать необязательно.

Вика суетится вокруг нас, и внимание это приятно. Когда оно на меня обращено.

Но на то, как девушка крутится вокруг отца, смотреть противно. Их пара – это извращение!

Тридцать лет разницы.

Тридцать!

И я бы понял, женись он на карикатурной инстаграммной девице с надутыми губами. На кукле, в которых любят играть стареющие состоятельные мужчины, но Вика…

Она красива, но не броской красотой, а приглушенной. Словно тот, кто рисовал ее, не закончил картину, и незавершенность черт и нехватка красок в глаза бросаются: мягкая линия губ, острый, чуть курносый нос и большие, но чуть раскосые глаза.

- Итак? – отец наматывает пасту на вилку, и бросает на Вику обвиняющий взгляд.

Ах, да. Он же бекон ненавидит.

Мама об этом всегда помнила, в отличии от новой жены, позабывшей, что пятидесятилетнему мужчине не все можно.

- Очень вкусно, Вика, - в пику отцу говорю я, и не лукавлю – готовит девушка отлично. – Итак, у деда юбилей. Праздновать у тебя будем?

- Будем? Отец и тебя позвал? – шипит он.

- Разумеется, я ведь его любимый внук. Единственный, - с нажимом отвечаю, а Вика бледнеет. – Внучек много, а я – один.

И снова злой взгляд на Вику, которую мне уже жаль. Неужели старик ее винит, что забеременеть не может?

Ну да, винит. Злится, что по его приказу не может забеременеть. Отец всегда таким был: виновны все, кроме него самого.

- Пока единственный. Пока, Ратмир. Даже не рассчитывай, что хоть какую-то долю наследства получишь, - отец бросает жирную вилку на белоснежную скатерть, оставляя на ней несмываемые пятна. – Ты даже фамилию мою носить не имеешь права! И к нашей семье ты отношения никакого не имеешь.

- Как это, Тимур? – вклинивается Вика, которой бы помолчать, и не лезть не в свое дело. Но она хмурится, выпячивает острый подбородок, и бросается в бой. – Ратмир же твой сын. Почему он не может рассчитывать… да Бог с ним, с наследством, но фамилия! Что ты такое говоришь?

Точно дурочка.

Мать всегда знала, когда стоит промолчать, а эта… получит сейчас.

- Ты… к себе иди, - рявкает отец, но я его перебиваю.

- Так ты не рассказал Вике о своем видении семьи? – кладу свою ладонь на ледяную, подрагивающую руку девушки, которая уже встать собиралась, и удерживаю ее.

Белая рука на белой скатерти. Красиво. И мурашки по коже от этой запретной близости.

- Тимуру Ревазову, - киваю на отца, - настоящего наследника может родить лишь жена. Не любовница, которой была моя мама все эти годы. Избавляться от меня она отказалась, и это был ее единственный отказ за всю жизнь. Но отец с этим отказом не смирился, и просто делал вид, что меня не существует.