Старого Вейта боги пощадили. Он умер совсем недавно, до последнего дня прося у своих покровителей милости и прощения. И перед смертью было ему даровано видение о том, что великий вождь придет сюда на лодье со своими людьми и свирепые псы хёвдинга признают в нем хозяина. Страшной клятвой связал Вейт всех, кто остался в живых: заставил пообещать, что примут они руку нового вождя и будут служить ему так же, как служили Дитвинду хёвдингу. Только тогда боги вновь пошлют удачу жителям Рикхейма и вернут плодородие здешней земле.

— Потому просим тебя, — проговорил Эйрик Тормундссон, заканчивая рассказ, — будь нашим вождем, Асбьерн Счастливый. Не откажи.

Некоторое время ярл молчал, обдумывая услышанное. Потом заговорил:

— Когда-то я тоже все потерял — дом, семью, верных людей, и все же мечту править на своей земле не оставил, потому что родился вождем. Но в трудную минуту я принес клятву Эйвинду конунгу, моему побратиму: пообещал, что до тех пор, пока он не вернет утраченное, я никого под свою руку не возьму.

Горестный стон прокатился по толпе, но Асбьерн сделал знак и все замолчали.

— Мы искали хорошие земли, чтобы переселить наших людей с бесплодного острова Хьяр, а потом построить драккары и отправиться отвоевывать остров Мьолль, чтобы его хозяином вновь стали называть конунга из рода Ульва, Эйвинда Торлейвссона. Как только это произойдет, клятва будет исполнена и я сам смогу стать вождем. До той же поры мой вождь — Эйвинд.

После краткого раздумья Эйрик Тормундссон произнес:

— Что ж, тогда пусть люди Эйвинда конунга переселяются к нам. Рикхейму и помощь нужна и защита. Только скажи побратиму, чтобы обиды не было: мы под твою руку встанем и вождем признаем тебя одного. Больше никто на этой земле не нарушит волю богов.

— Быть посему, — ответил Асбьерн. — А я не предам тех, кто поверил мне. Обещаю.

И крепко обнял Эйрика.

9. Глава восьмая

Все, что спряла Долгождана за вечер, вновь оказалось испорчено. Унн, не скрывая досады, размотала клубок, и добротная шерстяная нить распалась на короткие, в четверть локтя, обрывки. Из такой уже ничего не свяжешь, разве что на штопку пустить.

— Мы с Фрейдис вместе сидели за работой, — вступилась за девушку Хельга. — И я видела, что нить была целой!

— Я тоже видела, — подала голос Лив.

Арнфрид взяла из рук матери пряжу, оглядела ее и сказала:

— Такое бывает, если клубок протыкают ножом с разных сторон.

Долгождана растерянно посмотрела на нее. Потом справилась с нахлынувшим было стыдом и проговорила:

— У нас бы подумали, что домовой пакостит. Он, если кого невзлюбит, вредничать начинает.

— О словенских духах-хранителях дома я слышала от мужа, — сказала Унн. — И он говорил, будто эти духи не любят тех, кто работает кое-как.

Долгождана опустила глаза. Что ж, пусть упрекают в нерадивости, она-то лучше знала, чем провинилась перед здешним домовым. Все в этом доме любили синеглазого ярла, и теперь незримый хранитель мстил ей одной за то, что возомнила себя особенной, не ответила на любовь Асбьерна, не пошла, неблагодарная, его провожать. А случись с ним в дальнем краю беда — станут ли другие оберегать ее так же, как он? Или вспомнят, что она простая рабыня, которую вовсе не обязательно о чем-либо спрашивать или жалеть…

— Не плачь, — уже мягче проговорила Унн. — Люди здесь не верят в домовых, они верят в ниссов[1] и двергов[2] — темных альвов, которые, по слухам, те еще озорники. Сходила бы ты к Хравну да узнала, как их отвадить.

Унн забрала корзину с пряжей и вышла во двор. Долгождана догнала ее уже возле длинного дома.