Отец стал приходить к дочери регулярно – через день. Наташа молча терпела ночные измывательства, да и кому она могла рассказать об этом?..

Через месяц она почувствовала утром головокружение и тошноту.

Первой изменение в состоянии девочки заметила соседка, тетя Полина, которой Наташа принесла ушитый пиджак ее мужа. Тот растолстел и обзавелся пивным брюшком, пришлось отдавать пиджак сыну.

– Ты что такая бледная, Наташенька? Не заболела? – ласково спросила соседка.

Тетя Полина жалела Наташу, хотя дружить с девушкой, как Серафима, она не могла – ей хватало проблем с сыном, невесткой, внуком и запойным мужем.

– Выпей чаю с яблочным пирогом. Вкусный, сама пекла.

– Спасибо, но не хочу, не могу. – Наташа вытерла проступивший на лбу пот. – Меня что-то тошнит…

– А месячные у тебя давно были? – Полина от любопытства приоткрыла рот с золотыми зубами.

– Уже две недели задержка… – тихо ответила девушка.

– И от кого задержка? – В глазах Полины появилось сочувствие и азарт сплетни.

Наташа не ответила, стыдливо отвернулась. Соседка вздохнула.

– Ну не хочешь, не говори. Что теперь будешь делать?

– Не знаю, – заплакала девушка.

Отец продолжал приходить ночью, но ничего не замечал до тех пор, пока живот Наташи не начал ему мешать удовлетворять свою похоть.

– То тощая была, то разжирела, как свиноматка. – Он кинул на Наташу одеяло. – Прикрой живот, смотреть противно.

– Я беременна, – тихо сказала девушка.

– Вот дебилка! Что же аборт не сделала? – Отец осуждающе хлопнул резинкой трусов.

– Побоялась. Денег на это у меня нет. Да и потом, спросят, от кого…

Больше отец к ней не приходил. Вечерами напивался.

Иногда все трое пускались в загул, выпивая по бутылке водки каждый. Утром Сташенко-старший мог проспать побудку на службу, тогда к нему присылали дежурного бойца, и тот шел за пивом или приносил из части пятьдесят граммов спирта.

Вечером второго дня пребывания в новой жизни Натали медленно ходила по дому в теплом бирюзовом халате. Она трогала мебель, антикварные вещи, тяжелые двери с непривычно изящными ручками, обои, светильники. Ей нравилось все, но больше всего поражал огонь в камине.

Она придвинула кресло к нему и протянула руки к живому теплу.

В гостиную вошел Сергей, в правой руке держал странную штуковину в виде полуведра, в которой лежали длинные дрова, в левой – корзину с сорванными в саду яблоками. Он ей весело подмигнул.

– Привыкаешь, хозяйка? Хочешь яблочка?

– Да какая я хозяйка, – смутилась Натали. – Это все принадлежит Эстер. А я так, гостья.

– Да ладно. – Сергей поставил на журнальный стол корзину и, отодвинув экран перед камином, стал докладывать дрова. – К хорошему привыкают быстро. Эстер передала письмо, что ты теперь во всех ее правах. А чего ты на кухню не идешь? Надюха там напекла моих любимых пирогов с капустой.

– Ой, – Наташа тут же вскочила. – Я очень, очень хочу есть, а сказать неудобно. Пойдемте? – Она просяще посмотрела на Сергея, и тот рассмеялся.

– Я уже Надюхиных пирогов наелся. А если я еще раз на кухне появлюсь, она не так поймет и будет полночи ломиться ко мне во флигель. Я, Наташа, пока здесь, у вас поживу. Через месяц уеду, свои дела. А пока я… – Сергей посерьезнел. – Отсиживаюсь. Ладно, иди поешь, а то худющая, как швабра.

Из кухни шел сногсшибательный запах пирогов. Наташа прибавила шагу и вошла в просторное помещение, оборудованное в лучших прибалтийских традициях: медные и чугунные сковородки, развешанные по стенам, ножи в прорезях деревянной подставки, широкий обеденный стол с шестью стульями, разделочный стол между плитой и каменной раковиной, газовая плита и трехдверный холодильник.