Там была скамейка, которую Бен знал очень хорошо. Мать любила этот парк и эту скамейку – иногда она приходила после полудня и сидела здесь до вечера. Но скамейка оказалась пуста. Бен понял: если он будет ходить тут слишком долго, люди начнут обращать на него внимание. Он походил, сколько осмелился, высматривая в лицах людей «тот взгляд», а потом сел на скамейку, с которой была видна та скамейка, которую считал маминой. Бен ждал. Он снова проголодался. Вышел из парка, хотел зайти в то кафе, куда ходил со своими товарищами из банды – из той банды, где он был лидером и командиром, – но кафе исчезло. Он купил в автомате сэндвич с мясом, вернулся в парк – и там увидел ее, свою мать, она сидела с книгой в руке. Ее тень на траве почти доставала до него. Он повторял про себя все, что должен у нее спросить: ее новый адрес, его точный возраст, дату рождения, есть ли у него свидетельство о рождении? Нежное счастье заливало Бена подобно солнечному свету, и, когда он подготовился задать вопросы, поздороваться с ней, он увидел, что по лужайке к ней идет… Пол; Пол, брат, которого Бен ненавидел настолько, что в детстве часами думал о том, чтобы убить его раз и навсегда. Это был он, высокий, хиленький молодой человек с длинными руками и костлявыми кистями, а глаза – Бен знал эти глаза, смотреть было необязательно: большие, подернутые дымкой голубые глаза. Пол улыбался матери. Она похлопала по скамейке рядом с собой, Пол сел, мать взяла его за руку. Бена трясло от чудовищной ярости, у него потемнело в глазах, наверное, они налились кровью. Бен хотел столкнуть его и… Но одно он знал, и знал очень хорошо из-за всех тех неприятностей… Он иногда испытывал такие чувства, которые нельзя было испытывать. Пока эта ярость, эта ненависть не уйдет, ему нельзя подходить к матери, к своему брату Полу. Но она становилась все сильнее, Бен еле дышал, сквозь красную пелену он увидел, что его мать и этот мучитель, обманщик, который всегда стоял между ним и матерью, встали и вместе ушли. Бен последовал за ними на приличном расстоянии. Теперь его ярость питала желание остаться незамеченным. Он не полз на четвереньках – так он делал только в лесу, – а двигался медленно и прямо, достаточно далеко от преследуемых. Они дошли до дома – он был намного больше того, в который они переехали сначала, вокруг рос сад. Бен увидел, как они открыли калитку, она захлопнулась, и они вдвоем вошли в дом.
Бен размышлял. Мать из большого дома переехала в маленький. Он вспомнил, как она сказала: «Для нас с Полом места хватит». Он понял это как «но не хватит для вас обоих». Раз она снова переехала в дом побольше, значит, остальные тоже там? Хотя бы некоторые. Бен знал, что они все выросли, он помнил, что если растет семья – растут дети. У него в голове всплыл образ другого дома, полного детей и людей. В этом доме много людей не поместится… Надо остыть, успокоиться, оставить желание убивать: Бен прошелся вокруг квартала, вернулся, походил еще, подошел снова, и дом показался похожим на бесцветное чужое лицо. Потом он увидел отца, быстро идущего по тротуару. Отец мог бы заметить Бена, если бы поднял глаза, но он хмурился, чем-то озабоченный, и даже не взглянул. Бен знал, что больше тут слоняться нельзя. Люди все видят, они всегда начеку, даже когда тебе кажется, что вокруг лишь обычные стены и окна, – в них могут появиться глаза, когда ты совсем не ждешь. Он снова обошел вокруг квартала и на этот раз увидел, как в дом вошел Люк. С ним был маленький ребенок: в то, что Люк стал отцом, поверить было слишком сложно. Бен думал, что там собралась семья – его семья. Он мог бы войти и сказать: «Вот он я». И что потом? Он знал, что они разъехались из-за него, ссорились из-за него. Только мать его защищала. Она приехала