– Да хватит вам перекладывать вину на других! – вздыхал Иржи. – Мы с вами просто не умеем честно зарабатывать деньги.

Но Нина его не слушала.

– Я пыталась сделать всё законным путем! А вы, вместо того чтобы помогать мне, целыми днями лежали на диване и читали фельетоны в газетах! Если уж на то пошло, вините себя!

Иржи разглядывал её лицо, шею с тенью от серьги, плечо с родинками, похожими на созвездие Дракона… Как просто было бы ненавидеть это непоследовательную, страстную и жестокосердную эгоистку, если бы она не была такой… такой… Иржи не знал правильного слова ни по-чешски, ни по-русски.

Собираясь к Олманам, Нина и не подумала пригласить его с собой.

Иржи долго стоял у двери, прислушиваясь к гулу лифта, а потом подошел к комоду, в котором Нина хранила белье. Всё, что ему было доступно, – это запускать искалеченную руку в её шелковые сорочки и вдыхать нежный запах её панталон. При малейшем шорохе сердце Иржи вздрагивало, и он в панике рассовывал всё по ящикам, мучительно стараясь вспомнить, что где лежало.

Нина подъехала к усадьбе Олманов в семь вечера. У ворот появился тихий слуга и повел её по дорожке, посыпанной красным песком. Над газонами поднимался пар; в кронах деревьев чирикали птицы.

Нина волновалась, как перед первым свиданием. А что, если она не понравится Тамаре? Иржи был прав, когда сказал, что Нина отпугивает от себя людей: никому не охота быть рядом со взвинченной женщиной, которая способна думать только о деньгах. Хочешь, чтобы с тобой дружили, – будь остроумной и беззаботной, приноси удовольствие и не доставляй хлопот.

Слуга вывел Нину к дому. В распахнутых настежь окнах надувались белые москитные сетки, и за ними виднелась ярко освещённая комната с роялем, книжными шкафами и мягкими восточными диванами.

Трое голоногих мальчишек в скаутской форме строили на ковре крепость.

– Куда ты суешься? – кричал один из них по-английски. – Это же крыша! Сейчас всё из-за тебя упадет!

– Ничего не упадет! Ма-а-ам! Ну скажи ему!

Под роялем две бело-рыжие борзые глодали огромную кость – каждая со своей стороны.

– Сюда, пожалуйста, – поклонился слуга, пропуская Нину в комнату.

Тамара сидела в кресле, обложенная вышитыми подушками. Рядом в узорчатой клетке прыгали маленькие разноцветные попугаи.

– Нина Васильевна? Очень приятно! – произнесла Тамара, протягивая ей бледную сухую руку. – А меня называйте без отчества, я от этого совсем отвыкла.

У нее были белые, совершенно седые волосы и молодое, но сильно исхудавшее лицо – от былых ямочек на щеках не осталось и следа. Голубое шелковое платье подчеркивало бирюзовый цвет глаз, а запястье украшала нить жемчуга – видно, очень дорогого.

– А ну, ребятки, брысь отсюда! – велела Тамара детям. – Роджер, забери своих псов, а то они мне все ковры перепачкали. Выпьете со мной кофейку, Нина Васильевна?

Тамара задавала вопросы, а Нина рассказывала о себе так, как это делал Клим, – подшучивая над собой и обстоятельствами. В её жизни не было несчастий – только приключения. Пришлось удирать от большевиков через всю Россию? О, да, это была незабываемая поездка! Всю дорогу Нина лечилась голоданием и принимала грязевые ванны – говорят, они очень полезны для здоровья. Общество в теплушках подобралось самое изысканное: московские профессора, офицеры Генштаба, оперные певцы и предводители дворянства. Все любезно помогали друг другу давить вшей и проклинать революцию.

Тамара с интересом слушала Нинины истории. её отец, служивший в Русско-Китайском банке, вывез её из России двадцать лет назад, и она имела смутные представления о том, что творилось на родине.