– Мертвый? – вскричал первый.

– Да, и в гробу, – ответил Генри.

Он сердито высвободил плечо из тисков спрашивавшего.

– Слушайте! Убирайтесь!.. У меня голова налита свинцом… Спокойной ночи всем…

Его глаза закрылись, подбородок упал на грудь. И как только его положили на одеяла, в морозном воздухе раздался его храп.

Но слышались и другие звуки. Это был далекий и тоскливый вой голодной волчьей стаи, направлявшейся за другой добычей после того, как человек ускользнул от их зубов.

Волчица первая уловила звуки человеческих голосов и повизгивание собак, запряженных в сани, и она же первая отбежала от человека, загнанного в кольцо из угасающего пламени. Стая вовсе не была расположена отказываться от затравленной добычи, и несколько минут волки медлили, прислушиваясь к новым звукам, но вскоре и они бросились вслед за убегавшей волчицей.

Впереди стаи бежал крупный серый волк, один из ее вожаков. Он-то и направил стаю по следам волчицы, угрожающе рыча на молодых и даже кусая их, когда те, забывшись, пытались обогнать его. Он же ускорил бег, когда увидел волчицу, трусившую рысцой по снегу.

Она побежала с ним рядом, как будто это было ее привычное место, и больше не покидала стаю. Волк не огрызался на нее, не скалил зубов, если ей случалось опередить его. Напротив, он казался благосклонно расположенным к ней, настолько благосклонно, что это ей не нравилось и она рычала и обнажала клыки, если он пытался бежать слишком близко. Она даже при этом иногда кусала его за плечо. Но и тогда он не выказывал гнева. Он только отбегал в сторону и несколькими неловкими прыжками опережал ее, напоминая своим видом и поведением смущенного деревенского парня.

В этом и заключались все его неприятности во время бега; ее же одолевали другие заботы. С другого бока бежал тощий, старый, седой волк, отмеченный шрамами многих битв. Он все время бежал с правой стороны. Это объяснялось тем, что он был крив на правый глаз. У него тоже было стремление прижиматься к ней, и его морда, покрытая рубцами, дотрагивалась до ее бока, плеча или шеи. Как и от бегущего слева вожака, она встречала эти знаки внимания лязганьем зубов; когда же они оба выражали внимание одновременно, грубо тесня ее, она отгоняла обоих ухаживателей быстрыми укусами. Тогда оба самца, скаля клыки, угрожающе рычали друг на друга. Их соперничество должно было бы привести к битве, но из-за крайнего голода всей стаи поединок откладывался до более удобного случая.

После каждого такого отпора, когда старый волк быстро увертывался от острых зубов предмета своих вожделений, он сталкивался плечом с молодым трехлетком, который бежал со стороны его слепого глаза. Этот молодой волк вполне возмужал и, принимая во внимание голодное положение стаи, выделялся силой и пылом. Тем не менее он бежал, приотстав от одноглазого. Если же он пытался поравняться с ним (что бывало редко), ему доставались укусы и рычание. Временами, однако, он осторожно втирался между старым вожаком и волчицей. И за это ему доставалось вдвойне и даже втройне. Когда волчица рычанием выражала свое неудовольствие, старый волк налетал на трехлетка; иногда она присоединялась к нему, а иногда и молодой вожак, бежавший слева от нее.

В таких случаях, при виде трех оскаленных пастей, молодой волк круто останавливался и садился на задние ноги, сильно упираясь передними, угрожающе скалясь и ощетиниваясь. От этого нарушался бег всей стаи. Задние волки наталкивались на остановившегося молодого и выражали неудовольствие, злобно кусая его за ляжки и за бока. Его положение становилось опасным, так как голод озлобил стаю. Но с безграничной самоуверенностью молодости он повторял свои попытки, хотя они явно не имели никакого успеха и доставляли ему одни неприятности.