Лариса вздрогнула, услышав про Слепака. Фекла Ивановна слегка потрепала ее по плечу: не бойся, девка.

– А как в остальных деревнях? – спросил Назаров.

– Полегче. Самая сволочная сволочь у нас собралась, в Сенькином отряде. Со всей округи набежала. Большаки приказали везде комбеды создать. Но в том же Кускове мужики как-то стакнулись промеж собой, чтобы не тиранить друг друга. А у нас – война. В уезд сколько писали – пришлите нормальную власть. Нет ответа. Так и живем под комбедом. Давай напоследок, – Никита Палыч поднял стакан. – Еще раз за твое возвращение…

Слепак с трудом дотащился до комнаты, в которой оставил Фильку. Его приятель не закрывал двери ни когда спал, ни когда любил.

На широченной барской кровати валялся Комар, утомленный, как косец, начавший труд с рассвета и завершивший далеко за полдень. Рядом раскинулась тяжело дышавшая, полностью обнаженная Дашка: так дышит уставшая батрачка, которой лишь к вечеру дали отдохнуть. Пахло смесью одеколона, дешевых духов и самогонного перегара.

– Сенька, – лениво сказал Комар, – ложись на теплое место. Я уже не могу, а она еще хочет.

– Вставай скорей. Банда в селе. Наш патруль еле живым ушел.

Комар, ругаясь, вскочил и стал ожесточенно рыться в валявшемся на полу Дашкином белье. Наконец он нащупал наган.

Дашка, осознавшая, что любви больше не будет, выругалась и тоже стала разбираться со своим бельем. Между тем приятели вышли из комнаты.

– У сволочного барина в коридоре хоть лампы горели, – сказал Комар, спотыкаясь обо что-то, в темноте.

– Надо завтра свечи повтыкать, – ответил Слепак.

– Если нам до утра кишки не выпустят.

В гостиной на первом этаже двое комбедовцев, шатаясь и ругаясь, пытались подтащить к окну пустой шкаф, а еще двое чистили ружья. Остальные сгрудились вокруг Витьки Топорова и Кольки Савельева, присевших на полу.

– Давай, начинай сначала. Комаров еще не слышал, – сказал Сенька.

– Значится, так. Идем по селу, вдруг какие-то бандиты выскочили, – запинаясь, лепетал Витька. Так может говорить или сильно побитый, или сильно выпивший человек. Впрочем, в данном случае было и то, и другое.

– Откуда выскочили? – спросил кто-то. – В канаве, что ли, хоронились?

– Может, и в канаве. Нам смотреть времени не было. Да, Колька?

– Да, – икнул Савельев.

– Наставили винтари и давай бить прикладами. Оружье наше отняли, решили, что с нами покончено, бросили и ушли. Они, видно, шуметь не хотели. А было их человек семь. Нет, скорее десять.

– Козинские? – спросил Комар.

– Не-е! – несколько голосов опередили Витьку. – Козинские их на месте убили бы. Особенно Топора. Виктор Топоров пять малолетних кулацких девок перепортил.

– Вроде не козинские, – сказал Витька. – Да, Колька?

– Ик, да.

– Другая банда, что ли, объявилась? – спросил Комар.

– Видать, другая. Я даже одного признал. Это кривой конокрад с монастырской ярмарки.

Комбедовцы возмущенно зашумели. Надо же, уголовная шпана добралась до их села, путается в ногах революционных бойцов.

– Чудной конокрад попался, – раздался сзади нежный женский голосок. Уже одевшаяся Дашка спустилась в гостиную. – У тебя же, Витька, два золотых перстенька, как у цыгана. Хорошие были воры: винтовки взяли, золотишко – оставили.

– Ну я почем знаю? – недовольно сказал Топор. – Правда, Колька, они нас сразу бросили?

– Конечно, он мужик честный, зачем ему твои кольца, – пробормотал Савельев.

– Это кто честный мужик? – тотчас же крикнул Слепак, схватив Кольку за шкирку.

– Ну этот, которого все знают. Назаров.

Если рядовые комбедовцы только ругались, их командиры тотчас перешли к действию. Слепак по-прежнему держал за шиворот Кольку, а Комар – Витьку Топорова. Потом они, не сговариваясь, потащили свои жертвы к столу, будто выискивая, куда их ткнуть мордами.