– La qualità non ha un prezzo![32] – решительно заявил он.

Я скорчила грустную гримасу, вывернув свои карманы.

– Ха! – Антонио погрозил пальцем. – Нет проблем. Devi semplicemente comprare meno![33]

Я уже знала, что Антонио думает о важности качественной еды, поэтому поняла, что он хочет сказать: лучше покупать меньше, но выше качеством. Он выудил из кармана клочок бумаги и огрызком карандаша написал на нем адрес (поплевав на кончик, к пущему моему удовольствию) и выпроводил меня. По дороге я встретила Джузеппе, который как раз шел на рынок. Он посмотрел на бумажку так, будто на ней был написан секрет бессмертия, и произнес:

– Ах, «Пенья», да, очень хорошее место. И, Камин, – остановил он меня, когда я уже направилась по адресу, – у них есть очень необычные очищающие средства, которые тебе наверняка понравятся.

Я отправилась в путь, ухмыляясь про себя: похоже, Джузеппе подглядывал за мной так же внимательно – и осторожно, – как и я за ним.

Я обнаружила «Пенью», петляя между улочек за собором, – эдакий старомодный универсам, из тех, что всегда притягивали меня. Там было все, от очищающих средств, о которых говорил Джузеппе, до возмутительно дорогих баночек с ярко-желтым сливочным маслом.

Казалось, там были одни пожилые флорентийки в мехах, достающих им до лодыжек. Низенькие и коренастые, с аккуратно уложенными прическами, в плотно запахнутых пальто, они являли собой скорее воплощение стоицизма, нежели гламура. Я разглядывала полки, а они то и дело задевали меня своими сумками-тележками. Лица их были так же строги, как и прически, и они сновали мимо меня, даже не удостаивая взглядом.

Вся эта ситуация приводила меня в трепет – не говоря уже о синяках на ногах, – но я все-таки нашла оливковое масло, которое рекомендовал Антонио, содрогнулась при виде цены, поменяла большую бутылку на ту, что поменьше, и взяла еще пару вещей – заманчиво-эффективные очищающие мази и пакетик инжира в глазури из темного шоколада, мимо которого просто не смогла пройти. Затем я отправилась на кассу у дверей магазина, чтобы оплатить покупки.

Возле одного терминала стояла старушка, внушавшая мне не меньший трепет, чем ее покупательницы, а у другого – молодая женщина с грустным лицом, как из эпохи Возрождения, и большими скорбными глазами. Я выбрала ее и встала в очередь за старушками в мехах. По радио играла «Back to Black» Эми Уайнхаус. Эта песня была саундтреком к моему разбитому сердцу, когда Надер бросил меня, и я знала ее наизусть. Девушка на кассе украдкой шевелила губами, подпевая. Я тоже стала подпевать – это случилось само собой, по привычке (ах, как эта привычка раздражала моих коллег!). На какую-то долю секунды наши взгляды встретились. Потом она спела следующую строку чуть громче и с вызовом посмотрела на меня. Я спела следующую – и ответила ей тем же взглядом, чуть приподняв бровь. Она подхватила, не спуская с меня глаз, и эта своеобразная музыкальная дуэль продолжалась до самого конца, пока, наконец, я не расплатилась и не вышла из магазина со своими покупками. Ни слова не говоря, мы помахали друг другу через окно. Я жила во Флоренции всего несколько недель, и мне казалось, будто я очутилась в мюзикле.

Я всегда мечтала жить такой жизнью. Проходя мимо витрины магазина, я вдруг заметила собственное отражение – и не узнала его. Я принялась внимательно изучать себя, пытаясь понять, что изменилось. Теперь я привыкла держать голову высоко поднятой, и это положительно отразилось на моей осанке. Яркие серьги дополняли черное пальто и сапоги, помада блестела… но дело было не только в этом. В самом выражении лица было нечто, чему я никак не могла подобрать название. Наконец меня осенило: я была счастлива.