– Ну если тебе так будет легче… Сейчас вот только доготовлю. А то сгорит.

И про какую такую требуху он говорит? Требухой оказалась мелко нарезанная курятина, прямо с косточками, приправленная овощами и томатом.

– Это все, что нашел у тебя в хо-ло-диль-ни-ке, – как-то странно выговорил он последнее слово. – Плохо, что мерзлое, конечно, но с голодухи сгодится. А знаешь, я ведь первый раз готовлю на всей этой допотопной технике, – добавил через минуту. Я как раз разливала кипяток по чашкам и чуть не обварилась.

– Что значит, допотопной?! У меня варочная панель – очень даже современная, чтоб ты знал, и холодильник бошевский – родители на новоселье подарили.

Можно подумать, он сюда из космоса прилетел, из какой-нибудь высокоразвитой цивилизации выходец! А говорит, как деревенщина, ага. И одевается, как сельский священник. Да одни сапоги со шпорами, в которых он вчера топтался по моей квартире, чего стоят. Кстати, где они сейчас? Я бросила взгляд на балкон и поняла, что все постиранные шмотки он аккуратно развесил на бельевых веревках сушиться. Надо же, каков аккуратист!

– Ты не серчай, Ксюша… Это я так говорю, потому как такие только в музеях и видел, в краеведческих. Да и то в те бегаем тайком, потому как в мертвые города вход строго воспрещен, разве что тайные вылазки…

Что он плетет?! Я смотрела на пустое место, откуда доносился голос, и не верила своим ушам. Бошевский холодильник в краеведческом музее? Мертвые города?.. О чем он вообще?!

– Объясни, пожалуйста, – постаралась я произнести спокойно и отвернулась, чтоб он не заметил, как сильно дрожит моя рука, с зажатой в ней чайной ложкой.

– Да что тут объяснять, – как-то очень по-старчески вздохнул Василий, и дымящаяся сковородка на пару с дощечкой поплыли к столу. А сразу же за ними и тарелки с вилками плюхнулись там же. – Давно это случилось, еще отец мой не народился на свет. Мы называем это концом света, по-научному – ядерная катастрофа. Радиация тогда практически всех смела с лица земли. Те, что выжили, постепенно мутировали. От них и народились новые люди. А от мертвой цивилизации остались мертвые города, с огромными пустыми постройками, серыми улицами и зашкаливающим уровнем радиации, – он снова вздохнул и уселся за стол. Это я поняла по скрипу стула под ним.

– Ты обещал одеться, – напомнила я, пытаясь переварить услышанное.

– А ну да! – стул снова скрипнул, балконная дверь отворилась, и с веревки соскочила сероватого цвета роба.

Когда роба эта вплыла на кухню, я зажмурилась.

– Что опять не так? – недовольно поинтересовался Василий.

Не могла же я ему сказать, что увидев его таким, сразу же подумала о том невидимом месте его тела, которое осталось неприкрытым. Сам виноват – нечего было вчера трясти передо мной чреслами. Я может, излишне впечатлительная, и теперь вовек не забуду, как выглядит его хозяйство.

– Да как-то по-дурацки выглядишь, – невольно скривилась я. – Может, трусы наденешь?

– Какая-то ты странная… Трусы-то зачем?

– Слушай, надень и все! К чему эти вопросы?!

Я бесилась, сама не знаю, почему. Нет, ну конечно, причин у меня для злости было хоть отбавляй, начиная со вчерашнего дня. Но сейчас-то меня раздражало именно то, как он выглядел. И когда Василий вышел с балкона в тесном гульфике, вместо трусов, я и вовсе потеряла дар речи. Но сказать что-то еще не рискнула. Уж лучше бы он ходил голый!

– Куда же ушли те, что выжили? – вспомнила я, о чем мы говорили до этого, стараясь не смотреть на безголовое тело, что сидело напротив и с аппетитом уплетало завтрак. Сама я ковырялась вилкой в тарелке и прихлебывала кофе.