И в какой-то миг – определенно, на втором пароме – ее начинает точить червячок сомнения по поводу всей этой затеи.

Часто думаю о тебе

Думаю о тебе часто

Так говорят в утешение или из вялого желания удержать другого при себе. Наверняка в Уэйл-Бей есть гостиница или хотя бы кемпинг. Туда и нужно пойти. Большой чемодан она оставила в школе, его можно забрать потом. С собой у нее только дорожная сумка через плечо – никто и внимания не обратит. Это всего лишь на одну ночь. Может, позвонить ему?

И что сказать?

Что она случайно оказалась в этих краях, направляясь в гости к подруге. К подруге Хуаните, с которой они вместе работают в школе; у нее дача… где? У нее домик в лесу, она неутомимая туристка (в отличие от настоящей Хуаниты, которая вечно расхаживает на шпильках). И надо же: домик этот совсем близко, к югу от Уэйл-Бей. Вот Джулиет и решила, что, погостив у Хуаниты… решила… коль скоро оттуда рукой подать… она решила, что вполне можно…

Скалы, деревья, вода, снег. Полгода назад, в одно прекрасное утро между Рождеством и Новым годом, они, перемежаясь, составляли ландшафт, мелькавший за окном поезда. Скалы были огромные, иногда с острыми выступами, иногда гладкие, как валуны, темно-серые или почти черные. Деревья в основном вечнозеленые: сосны, ели, кедры. Ели – черные канадские ели – выглядели так, будто у них наверху примостились их миниатюрные копии, запасные елочки. А другие породы деревьев – вероятно, тополь, ольха, лиственница – щетинились голыми ветками. У некоторых стволы сделались пятнистыми. Снег, толстыми шапками накрывший скалы, прилип и к наветренной стороне деревьев. Мягким ровным покрывалом лежал на замерзших озерах, больших и маленьких. Вода не замерзла лишь там, где было сильное течение, – в нечастых речках, быстрых, темных и узких.

Джулиет держала на коленях раскрытую книгу, но не читала. Она не отрываясь смотрела в окно. На сдвоенном сиденье она расположилась в одиночестве, а сдвоенное сиденье напротив пустовало. Здесь ей постелили на ночь. Проводник сейчас хлопотал в этом спальном вагоне, складывая и убирая постельные принадлежности. Кое-где еще свисали до полу темно-зеленые саваны на молнии. В воздухе пахло этой тканью, похожей на парусину, и едва уловимо – ночным бельем и уборной. Когда в одном или другом тамбуре открывали двери, в вагон врывался свежий зимний воздух. Припозднившиеся пассажиры спешили на завтрак, иные уже возвращались.

На снегу виднелись следы, следы мелких зверушек. Вились нитками бус, исчезали.

Джулиет исполнился двадцать один год, а у нее уже были степень бакалавра и степень магистра по классической филологии. Сейчас она работала над диссертацией, но сделала перерыв и взялась преподавать латынь в ванкуверской частной школе для девочек. Педагогического образования у Джулиет не было, но школа за нее уцепилась, когда в середине семестра открылась горящая вакансия. Очевидно, никто другой на объявление не откликнулся. Ни один дипломированный педагог не согласился бы на такую ставку. Но Джулиет, которая не один год перебивалась на мизерных стипендиях, хотела немного подзаработать.

Она была высокой, белокожей, тоненькой девушкой; ее светло-каштановые волосы отказывались держать пышный начес – не помогал даже лак из баллончика. У нее был вид прилежной школьницы. Высоко поднятая голова, аккуратный округлый подбородок, большой рот с тонкими губами, вздернутый носик, смышленые глаза и легко краснеющий от напряжения или радости лоб. Университетские преподаватели в ней души не чаяли: они были счастливы, что в наше время хоть кто-то – тем более такой одаренный – изъявил желание заниматься классической филологией; но вместе с тем их не покидала тревога. Дело в том, что этим единственным желающим оказалась девушка. Реши она выйти замуж (а это совершенно не исключалось, поскольку для аспирантки, существующей на одну стипендию, она была недурна собой, очень даже недурна), все ее труды – а также их собственные – пойдут прахом; реши она не связывать себя узами брака, ее уделом наверняка будет уныние и нелюдимость, а также отставание от мужчин, которые станут обходить ее на каждом этапе карьеры (им повышение нужнее: мужчина ведь должен кормить семью). А кроме того, ей трудно будет отстоять свой нетривиальный выбор: древние языки – занятие, по расхожему мнению, бесполезное и нудное; трудно будет отмахнуться от кривотолков, как сделал бы мужчина. Нетривиальный выбор – это прерогатива мужчины: он, как правило, в любом случае находит женщину, готовую вступить с ним в брак. Но не наоборот.