– Спасибо, друг. Всегда подозревал, что я в пролете.

– Не за что. Слушай, я хочу досмотреть «В пролете», лады?

– Нет проблем. Только с вазелином не переусердствуй. До завтра.

– Пока.

Иду к себе в комнату (ух-ух-ух!) и вхожу в Интернет. Он нужен мне исключительно ради секса, как и большинству подростков.

Следующим утром я решаю во что бы то ни стало узнать, кто распустил слухи обо мне, Кристин и письме.

Первым делом иду в ванную и проверяю, как выгляжу. Последнее время я только и делаю, что проверяю, как выгляжу. Пожалуй, я немного уродлив. Сейчас объясню. У меня темные волосы и карие глаза. Пока все нормально, да? Однако если взглянуть под критическим углом зрения (а именно так смотрит на тебя общество), то я чем-то похож на паралитика. Лицо слишком вытянутое, глазницы какие-то непропорциональные, из-за чего кажется, будто левый глаз слишком маленький. Волосы густые, но сколько же в них перхоти! (Время от времени мы с Майклом устраиваем дуэль на перхоти: сильно трясем головами, а потом смотрим, с кого больше насыпалось.) Рот вечно приоткрыт и вообще мерзкий. Мочки чересчур длинны. Когда накоплю денег на пластическую операцию, начну с…

– Доброе утро. – В ванную входит папа.

– Привет. – Отрываюсь от зеркала и открываю кран, делая вид, будто умываюсь.

Папа совершенно голый, если не считать черных носков. До десяти утра он не оденется.

– Пап, ну чего ты врываешься?

– Сынок, ты застал меня на середине потока.

– Слышу.

– Да ты не стесняйся. Представь, что мы в армии. Р-р-равняйсь! Смир-но!

– Пап, я никогда в жизни не пойду в армию. – Оборачиваюсь к нему.

Зря. Отцовский зад выглядит жутко. Кажется, что к ягодицам кто-то намертво приклеил лист стекла.

– Ну, чем там занимаются мои мальчики? – щебечущим голоском спрашивает из-за двери мама. – Мне нужно принять душ.

– Я пи-пи-писаю! – Папа трясет членом.

– Господи, ну почему они такие?!

– Ты что-то сказал, Джереми?

– Пап, когда ты доделаешь вторую ванную, а? Закончи поскорее, пожалуйста.

Стою, упершись руками в раковину и закрыв глаза.

– Джереми, – мама приоткрывает дверь и шипит на отца, – прикройся!

– Он же не девочка, – парирует папа. – Девочку мы с тобой еще не рожали.

Я слышу, как он берет полотенце и обматывает его вокруг своей туши.

– Что с тобой, Джереми? – Мама кладет руку мне на плечо.

– Ничего. – Открываю глаза и смотрю в зеркало.

Слева от меня – мама. Она еще не накрасилась, и ее лицо выглядит помятым. Справа горой возвышается папа: безбородый, с необъятным животом. Он придерживает полотенце, чтобы не свалилось, и похож на статую счастливого Будды. Втроем мы выглядим как наглядный пример тех, кто не должен размножаться.

– Бу-э, – говорю я и с топотом выбегаю из ванной.

Одеваюсь, сую в рюкзак очередной «Список унижений» и иду в школу.

Чуть не забыл сказать, что хожу в школу пешком. Дело в том, что мой дом совсем рядом, только поле пересечь и гравийку: пяток деревьев, кучу мусора – и я на месте. Так что приходится топать на своих двоих.

В Метучене это не принято. Никто не ходит в школу пешкодралом. Если ты учишься в старших классах – изволь ездить на собственной машине, отполированной до блеска, с автоматическим CD-плеером. Если ты крутой, но до прав пока не дорос, тебя подвозит кто-нибудь из старшеклассников (лучше всего, когда имеются старшие брат или сестра, тут ты становишься крутым автоматически). Всяческих лузеров и инвалидов привозят родители. Новичкам с родителями ездить не полагается, надо найти старшеклассника, который будет тебя подвозить и тем самым повысит твой социальный статус. Нищие ездят на школьном автобусе.