Вздох облегчения, который издал после этих слов Евпатий Коловрат, был больше похож на тот звук, который издает паровоз, останавливаясь на станции.

– Все исполню, княже, – еще раз поклонился он, – и речь твою князю рязанскому передам слово в слово. Но ведь над рязанскими князьями по старшинству и многолюдству дружин сидят князья владимирские и суздальские, которые уже не раз воевали рязанскую землю.

– Разберемся и с владимирскими князьями, дай только срок, – отмахнулся Серегин, – тем более что это не шпана вроде того же Михаила Всеволодовича Черниговского, о котором ты мне рассказал только что. В Рязань мы вас вместе со всей малой дружиной доставим завтра утром на рассвете. В этом для нас нет ничего невозможного. А пока мы приглашаем всех твоих воев сюда к нам. Можете отдыхать с дальней дороги и смотреть, как живет мое войско, какими воинскими умениями владеет, и как умеет отдыхать, когда для этого есть время и возможности. И вообще, господа бояре, рекомендую посетить наши вечерние танцы. Вам должно там очень понравиться.

Кстати, я, кажется, поняла жутковатый юмор Серегина. Ведь в его мысленной интерпретации «организовать аудиенцию у Всевышнего» означало попросту убить. Думаю, что в ближайшее время на русских князей нападет массовый мор, который изрядно проредит их поголовье, а то, как говорит милейшая Ольга Васильевна, «на Руси сейчас куда ни плюнешь – попадешь в рюриковича».

21 декабря 1237 Р.Х. День десятый. Вечер. Рязанское княжество, место впадения в Оку реки Прони примерно в шести километрах вверх по течению от Старой Рязани

Прихотливо петляют по земле русские реки, огибающие возвышенности и накручивающие свои извивы там, где можно было бы течь прямо, поэтому основное монгольское войско, отставшее от авангарда на четверть дневного перехода, не могло видеть то, что сотворил Серегин с передовым туменом храброго Кюльхана, самого младшего из сыновей Чингисхана^>23.

Сам Батый находился на льду реки Прони километрах в десяти позади авангарда. Вообще-то в нашей истории Рязань пала уже в ночь с 20-го на 21-е декабря, но тут из-за затяжного бурана даже сутки спустя после этой даты у Бату-хана в вопросе захвата Рязани еще и конь не валялся. Во-первых – надо было еще дойти до самого стольного города Рязанской земли и лишь потом думать, как прорываться за его хорошо укрепленные стены. Во-вторых – по всему выходило, что при штурме татарскому войску придется проливать свои пот и кровь, а не гнать впереди себя толпы вооруженного дубинами полона, на который защитники города и должны были растратить свои силы. В-третьих – Бату-хана беспокоило то, что уже третий день от Субэдея-багатура не было ни одного гонца с донесением. Оставалось неизвестным, где он в настоящий момент находится вместе со своим туменом, взят ли вообще это дурацкий Пронск, и сколько поимано при этом полона.

Полон, полон, полон, полон. Необходимость в нем была настолько настоятельна, что Батый ни на секунду не мог забыть о том, что если тумены Бурундая, Субэдея и Шейбани не пригонят ему толпы полураздетых и связанных урусов, то положение его войска станет просто катастрофическим. Из толпы пленных хан и темники обязательно отберут несколько десятков нежных белокожих молоденьких урусутских девочек для своих личных забав, а всех остальных как охапки хвороста бросят в огонь войны. В противном случае под этой гадкой Рязанью может лечь до половины его армии^>24.

Но не успел Бату-хан додумать эту мысль, как впереди – там, куда ушел авангард под предводительством Кюльхана – вдруг раздался приглушенный расстоянием грохот, похожий на одновременный взрыв тысяч китайских петард – и тучи сидящих по деревьям ворон, слетевшихся в Рязанскую землю со всех окрестных краев, с заполошным граем поднялись в воздух и, каркая, начали нарезать круги над монгольским войском, нет-нет роняя вниз свой помет.