– Вам надо уходить. Если немцы займут город, то вновь начнутся погромы. Вас могут убить.

Часовщик посмотрел на Андрея. В его взгляде одновременно читалась грусть и обреченность, но в словах чувствовалась твердость:

– Молодой человек, мне не так много осталось жить на этой земле. Здесь лежат мои предки, мои родители, мой сын. Мне некуда идти. Прощайте, пан офицер.

Скоморохов пожал часовщику руку.

– Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы Мишу и Варю похоронили.

– Не сомневайтесь, пан офицер, Михаэль Шмуклер сделает всё, что от него зависит.

Скоморохов попрощался с женой часовщика, подошел к мотоциклу. Шилохвостов указал на люльку.

– Садись. Я сам поведу.

В Нижанковичи приехали после полудня, но выехать в этот день не смогли. Шилохвостову было приказано дождаться из Перемышля и сопроводить до Львова еще два грузовика. Машины приехали, когда уже стемнело. Шилохвостов рисковать грузом не стал, Скоморохову сказал:

– Ночью ехать опасно. Рядом могут находиться недобитые немецкие диверсанты и десантники. К тому же в темноте свет фар виден издалека. Так что возможности напасть на нас внезапно у противника больше. Поедем, когда рассветёт. Надо срочно прорываться к Львову. Есть опасность окружения. Мне сообщили, что немцы пытаются перерезать железнодорожную линию Перемышль – Львов.

Выехали вовремя, но быстрой езды не получилось. Ехали медленно, поскольку дорога оказалась забитой беженцами. Поток людей с чемоданами, мешками, узлами тёк на восток. Ехали верхом на лошадях, на груженных скарбом повозках и бричках, в большинстве шли пешком. Шли, едва переставляя ноги, старики, шли женщины с младенцами, шли, держась за подолы матерей, маленькие дети. Шли сами, вели за собой скот. Этот поток сливался с военной техникой и колоннами красноармейцев, одни из которых бодро шагали на запад, другие – израненные, в потрепанной форме следовали в обратном направлении. Рёв моторов, ругань, детский плач, мычание коров и ржание лошадей сопровождали эту живую реку. Неожиданно все утихло. Нарастающий гул заставил многих с тревогой посмотреть в небо. Не менее десятка черных точек приближались к дороге. Скоморохову этот звук был знаком с первых минут войны.

– Немцы!

Вторя ему, среди людского потока послышались крики:

– Воздух! Немцы! Берегись!

Беженцы с воплями бросились прочь от дороги. Разбегались и военные. Некоторые из них приготовились встретить вражеские самолеты огнем из ружей, автоматов и ручных пулеметов. Машины сворачивали на обочину в надежде спрятаться в лесу. Шилохвостов увидел, как черная «эмка» свернула на едва заметную просёлочную дорогу, и велел Андрею ехать за ней. Но скрыться успели не все. Свинцовый дождь обрушился на людей, взрывы сотрясли землю. Несколько машин загорелось. Попала бомба и в один из грузовиков, переданных для сопровождения лейтенанту Шилохвостову. Пулями немецкого пулемета была повреждена и вторая машина, которую успели загнать в лес. Грузовик с документами и мотоцикл, на радость Шилохвостову, уцелели. Самолеты улетели. На короткое время вновь наступила тишина. Но вот запричитала над убитым младенцем мать, застонал раненый красноармеец. Протяжные стенания, крики, громкие отрывистые команды командиров, рев обезумевшего от бомбёжки скота слились в ужасающую мешанину звуков, которая была слышна даже на просёлочной дороге в лесу, где остановились грузовики, мотоцикл и черная «эмка». Шилохвостов озабоченно посмотрел на Скоморохова.

– Возьми двух бойцов, сходите на дорогу, посмотрите, что там со вторым грузовиком.